Рэмбо тоже было интересно посмотреть, что там — за забором. Ведь должны же они когда-нибудь открывать ворота! И ему повезло. Вдруг толпа заколыхалась, и его оттеснили с Али в сторону. Рэмбо оглянулся и увидел грузовик с моджахединами. Машина остановилась у ворот, борта ее с громким стуком упали, и моджахедины, спрыгнув на землю, быстро образовали вокруг неё кольцо. В кузове остался стоять маленький толстый бородач в распахнутой на груди черной рубашке. У его ног бугрились три целлофановых мешка.

— Мусульмане! — крикнул толстяк хриплым голосом. — Эти люди, — он указал носком ботинка на мешки, — пытались освободить своих сообщников — американских шпионов. Аллах покарал их безумием! Теперь они здесь, и вы их видите. Такой же конец ожидает всякого, что посягнет на волю народа. Воля народа — воля Аллаха!

Раздался восторженный вопль толпы, и она колыхнулась.

— Но мы не жестоки, — продолжал толстяк. — Мы оставим эти трупы на ночь презренным шпионам, — пусть они совершат над ними свой христианский обряд. А утром мы выбросим их собакам! И так мы будем поступать всегда во имя Аллаха, всемогущего и милосердного!

Толпа снова заревела, и ворота медленно открылись. Рэмбо протиснулся к машине и оказался у ее заднего борта. Он шел за охранником до тех пор, пока его не оттеснили моджахедины, сторожившие ворота. Но он успел заглянуть во двор. И то, что он там увидел, не обрадовало его: двор был полон вооруженных людей.

Рэмбо нашел в толпе Али, и они стали молча спускаться к центру города. А через два часа сели в поезд Тегеран — Хоррамшахр.

— Он здесь, саркар.

Молодой безусый страж исламской революции в зеленой рубахе нараспашку, широких темных шароварах и драных гиве, надетых на босу ногу, со скрежетом отодвинул железный засов. Он мог не подчиняться ни правительству, ни аятолле, но Фуад был правой рукой самого Абдоллы-хана, и этим сказано больше, чем надо. Если все в воле Аллаха, то его карающий меч держал сейчас таинственный и всемогущий Абдолла-хан.

— Подожди меня здесь, — Фуад вошел в котельную и закрыл за собой дверь.

С драного ватного тюфяка, лежащего на фундаменте котла, быстро поднялся заросший черной щетиной человек в помятом костюме, подошел к Фуаду и внимательно посмотрел ему в лицо.

— Кто вы? — спросил он по-персидски. — Кажется, я вас раньше не видел?

— Не видели, — покачал головой Фуад. — Можете говорить по-английски.

Фуад осмотрел котельную и подошел к толстой трубе, идущей по полу вдоль стены.

— Присядем, господин Пери? Том усмехнулся.

— К сожалению, кресла предложить не могу, — он подождал, когда сядет гость, и сел рядом. — Итак, кто же вы?

— Зовите меня просто — Фуад. Мое полное имя вам трудно запомнить, — как бы извиняясь, Фуад улыбнулся Тому. — Скажите, господин Пери, как случилось, что вы оказались в посольстве в тот момент, когда… Ну, вы понимаете, о чем я говорю.

— Я хотел обговорить свой отъезд на родину.

— Вы хотели покинуть Иран? Почему?

Неужели это нужно объяснять, господин Фуад? Том резко встал и повернулся лицом к странному гостю. — Вы так и не сказали, кто вы. Ваше имя мне ничего не говорит. Вы представляете правительство, канцелярию аятоллы или?..

— Вот именно, господин Пери, — или.

— Я так и подумал, — Том сел на тюфяк и отвернулся, показывая всем своим видом, что дальнейший разговор его совершенно не интересует. — Вы обратились не по адресу, господин Фуад. Я бизнесмен и в ваши игры не играю.

Фуад с сочувствием посмотрел на Тома.

— Напрасно вы так со мной, господин Пери. Разве я могу вас обвинять в чем-нибудь недостойном? Вы носите фамилию отца, имя которого…

— Не трогайте моего отца! — Том вскочил со своего ложа и зло посмотрел на Фуада. — Вы недостойны произносить даже его имя.

Фуад спокойно посмотрел на Тома снизу вверх.

— Разве я осмелюсь упоминать имя такого уважаемого человека? Я просто хотел сказать, что ваш отец, видимо, не останется безучастным к судьбе сына.

В глазах Тома мелькнула догадка, ему показалось, что он понял намерения этого Фуада.

— Вы говорите о выкупе? — спросил он. — Отец вам выплатит любую сумму.

— Мы не торгуем людьми, господин Пери.

— Тогда чего же вы хотите? — Том отказывался что-либо понимать.

— Господин Пери, Аллах свидетель, лично мне ничего не нужно. Я в своей жизни привык довольствоваться самым малым. Для меня всегда было достаточно, если человек сохранял чувство благодарности.