Тяжело представить себе пожилого Леонардо, который многократно поднимался и спускался по лестнице Дворца правосудия, долго ждал в приемной, чтобы потом услышать в ответ туманное «посмотрим», «не сомневайтесь», «мы постараемся». Леонардо писал в Милан, просил прислать новые, более внушительные рекомендательные письма, а тем временем правительство родного города оставалось глухим к его мольбам.

— Леонардо, напрасно ты ищешь помощи у королей, у маршалов, у кардиналов. Все они весьма важные господа, но они далеко,— сказал однажды Макиавелли другу,— а здесь, во Флоренции, твой брат Джулиано держит в руках всех крючкотворов Дворца правосудия. Последуй его примеру, сходи в архив, поговори с писцами.

Макиавелли хорошо знал флорентийскую бюрократию. И вот Леонардо вынужден был отправиться в архив, униженно ходить из одной комнаты в другую, терпеть хвастовство посыльного или архивариуса, которые сидя I милостиво соглашались выслушать великого Леонардо.

«Мессер Никколо, мой дорогой друг! Когда я пошел в регистровую канцелярию узнать, дал ли наконец мой брат свою подпись, то «дела» отыскать не смогли. Меня посылали из одного места в другое, прежде чем мне удалось его найти. Наконец, я отправился к начальнику канцелярии Синьории и просил, I чтобы прошение мое было изучено, на что получил ответ, что дело это сложное ...»

Так проходили месяцы, миновали осень, зима. Леонардо старался заглушить горечь беспрерывных неудач в беседах о математике с Мартелли, он охотно помогал молодому скульптору Джовану Франческо Рустичи создать глиняную модель, а затем отлить в бронзе статую Иоанна Крестителя для флорентийского баптистерия.

Леонардо писал «Мадонну Литту» и «Мадонну с весами». Обе картины предназначались королю Франции Людовику XII. Кроме того, Леонардо приводит в порядок свои записи.

К изучению перспективы и пропорций человеческого тела добавились тонкие исследования по оптике, анатомии, архитектуре, механике, гидравлике, космологии, термологии и акустике.

Еще надо было записать многочисленные легенды и сказки, придуманные Леонардо на основе народных преданий, свои «пророчества» и рассуждения о повседневной жизни. И, наконец, оставались Трактаты. Трактат о живописи, о Полете птиц, а также обработка наблюдений за чудесными явлениями природы и тайной человеческой жизни.

Записные книжки Леонардо были сводом всех его разнообразнейших интересов. Леонардо понимал, что записям недостает систематизации, собирался разобрать их по темам и составить своеобразную энциклопедию.

«Пока же главное — вести записи, даже рискуя повториться. Лишь позднее я смогу критически пересмотреть все тексты»,— говорил он самому себе.

Наступила весна. «Дело» пылилось в одном из архивных шкафов. Леонардо взял новую записную книжку. «Начато во Флоренции, в доме Пьеро ди Браччо Мартелли, 22 марта 1508 года. Изложение мое будет беспорядочным, так как сведения взяты из разных записей, которые я в эту тетрадь переношу в надежде потом в строгом порядке распределить их по своим разделам. Думаю, что, прежде чем закончу записи, я еще не раз повторюсь. Прошу тебя, мой читатель, не судить меня сурово за это, ибо событий и наблюдений много, и все их удержать в памяти невозможно. А потому невозможно и сказать себе — этого я не запишу, потому что писал о том прежде. Захоти я не впадать в подобную ошибку, а именно — не повторяться, мне пришлось бы все время перечитывать предыдущие записи и делать большие перерывы между одной записью и другой»,

— Слыхали новость, Маэстро? — обратился однажды молодой Рустичи к Леонардо.— Микеланджело вернулся из Болоньи. Содерини кроме росписи Папской залы хочет заказать ему статую Геркулеса, чтобы поставить ее на площади рядом с «Давидом». Но в Болонье статую папы Микеланджело пришлось отливать в бронзе в два приема. Маэстро Бернардино, наш военный литейный мастер, честно в этом признался. Его гонфалоньер послал, чтобы помочь Микеланджело. Металл при первой отливке заполнил форму лишь наполовину — от ног до пояса.

Леонардо молча слушал. Он вновь мысленно увидел свою глиняную модель коня, совершенно разрушенную французскими арбалетчиками, сожалея о бессмысленно потерянном времени. Отливка модели коня в бронзе так и осталась мечтой.

— Микеланджело сделался еще раздражительнее,— рассказывал Мартелли.— Ни с кем не разговаривает. Никого не хочет видеть.