И отозвался Тингол: «Свершил ли ты назначенный тебе подвиг, исполнил ли обет свой?»

И отвечал Берен: «Мой обет исполнен. Даже теперь рука моя сжимает Сильмариль».

Тогда молвил Тингол: «Так покажи мне его!»

И Берен протянул свою левую руку, и медленно разжал пальцы, и рука была пуста. Он протянул свою правую руку – и с этого часа нарек себя Камлост, Тот, Кто Приходит с Пустыми Руками.

Тогда сердце Тингола смягчилось, и Берен сел у трона его по левую сторону, а Лутиэн – по правую, и они поведали историю Похода, а все слушали и дивились. И показалось Тинголу, что этот человек непохож на прочих смертных, и числиться ему среди великих Арды; непостижной и небывалой представилась королю любовь Лутиэн; и понял король, что назначенной им судьбе не могут противостоять никакие силы мира. Потому наконец он уступил, и перед троном короля Берен и Лутиэн соединили руки.

Но тень омрачила ликование жителей Дориата, радующихся возвращению прекрасной Лутиэн. Узнав о причине безумия Кархарота, эльфы преисполнились еще большего страха, понимая, что разъяренный зверь заключает в себе великую угрозу, ибо ему передалось могущество священного камня; и одолеть его едва ли возможно. И Берен, услышав о нападении Волка, понял, что не завершен еще Поход.

С каждым днем Кархарот приближался к Менегроту; засим стали готовить Охоту на Волка: немало сложено легенд о травле чудовищ, но ни одна не повествует о подвиге более опасном. На Охоту отправились Хуан, Пес из Валинора, и Маблунг, Тяжелая Длань, и Белег Могучий Лук, и Берен Эрхамион, и Тингол, король Дориата. Ранним утром выехали они в путь и переправились через реку Эсгалдуин; Лутиэн же осталась ждать у врат Менегрота. Мрачная тень пала на ее сердце, и показалось ей, что померкло солнце и сделалось черным.

Охотники свернули к северо-востоку и, следуя по течению реки, набрели наконец на Кархарота, злобного Волка, в темной лощине, там, где в северной ее части Эсгалдуин низвергается с отвесного обрыва. Кархарот стоял у подножия водопада и пил, пытаясь утолить сжигающую его жажду, и подвывал – так охотники и нашли его. Но зверь, заметив их приближение, не сразу бросился на врагов. Может статься, в сердце его вновь пробудилось дьявольское коварство, ибо сладкие воды Эсгалдуина на мгновение утишили боль; и, как только всадники направились к нему, волк прокрался в густые заросли кустарника и залег там. Но охотники расставили дозорных повсюду вокруг того места и стали ждать. В лесу же сгущались сумерки.

Берен стоял подле Тингола, и вдруг заметили оба, что Хуана рядом с ними нет. Тут же в чаще раздался громкий лай, ибо Хуан, которому не терпелось взглянуть на волка, ушел один поднять зверя. Но Кархарот ускользнул от пса и, выскочив вдруг из тернистых кустов, ринулся на Тингола. Тотчас же Берен оказался перед чудовищем, сжимая копье, но Кархарот выбил оружие из его рук и повалил Берена на землю, вцепившись зубами в грудь. В этот миг из чащи леса на спину Волка прыгнул Хуан, и рухнули оба, и завязалась кровавая битва: никакой поединок волка и пса не сравнится с ней, ибо в лае Хуана звучал голос рогов Оромэ и гнев Валар; а в завывании Кархарота слышалась ненависть Моргота и злоба более беспощадная, чем стальные клыки. От шума этого раскололись скалы, с вершин обрушились камни и завалили водопады Эсгалдуина. Враги бились насмерть, но Тингол ничего не замечал: опустившись на колени подле Берена, король понял, что тот опасно ранен.

И вот Хуан одолел Кархарота: однако здесь, в густых лесах Дориата, исполнилась его собственная судьба, давно предрешенная: раны пса были смертельны, и яд Моргота проник в его кровь. Хуан сделал несколько шагов и, упав подле Берена, заговорил в третий раз, и распрощался с Береном прежде, чем умер. Ничего не сказал Берен, но положил руку на голову пса; так расстались они.

Маблунг и Белег поспешили к королю на помощь, но, увидев, что произошло, отбросили копья и зарыдали. И вот Маблунг взял нож и вспорол брюхо Волка: все внутренности зверя испепелило словно бы пламя, но кисть Берена, сжимавшая Сильмариль, осталась нетронутой. Однако когда Маблунг протянул к ней руку, кисть распалась, и Сильмариль засиял незамутненным светом, и лучи его разогнали сгущавшиеся вечерние сумерки. Тогда Маблунг благоговейно взял камень и поспешил вложить его в левую руку Берена; и Берен очнулся от прикосновения к Сильмарилю, и высоко поднял его, и вручил сокровище Тинголу. «Теперь Подвиг исполнен, – сказал он. – И судьба моя свершилась». И более не произнес он ни слова.

Берена Камлоста, сына Барахира, отнесли в Менегрот на носилках, сплетенных из ветвей; и волкодав Хуан лежал подле него; и сгустилась ночь, прежде чем охотники достигли дворца. У подножия раскидистого бука Хирилорн встретила их Лутиэн; медленно двигалась процессия, и у некоторых были в руках факелы. Лутиэн обняла Берена и поцеловала его, и наказала дождаться ее за Западным морем; и Берен взглянул ей в глаза, прежде чем дух его оставил тело. Померк звездный свет и тьма пала на Лутиэн Тинувиэль. Так завершился Поход за Сильмарилем, но «Лэ о Лейтиан», «Избавление от Оков» на этом не кончается.

Ибо дух Берена по повелению Лутиэн задержался в чертогах Мандоса, не желая покинуть мир, пока не придет Лутиэн в последний раз попрощаться с ним у сумрачных берегов Внешнего моря; оттуда умершие люди отправляются в путь без возврата. Душа же Лутиэн погрузилась во тьму и оставила мир живых; тело ее поникло, словно срезанный цветок, что лежит на траве, еще не увянув.

Тогда зимний холод сковал сердце Тингола – так седая старость приходит к смертным. Но Лутиэн явилась в чертоги Мандоса, туда, где назначено ожидать эльдалиэ – вдали от дворцов Запада у границ мира. Там души умерших пребывают в раздумьях и мрак окутывает их. Но не было среди них никого прекраснее Лутиэн; никто из них не испытал всей глубины ее скорби. Лутиэн опустилась перед Мандосом на колени и запела для него.

Песнь Лутиэн перед троном Мандоса заключала в себе неизъяснимую красоту, что никому доселе не удавалось воплотить в словах; более скорбной песни не слышал мир. Нетленная, неизменная, до сих пор звучит она в Валиноре за пределами мира и, внимая ей, Валар отрешаются от радости. Ибо Лутиэн сплела воедино две темы: страдания эльдар и горе людей; так в мелодии слились судьбы Двух Народов, сотворенных Илуватаром и получивших от него в удел Арду, Земное Королевство среди бесчисленных звезд. Долго стояла она на коленях перед Мандосом, и слезы ее омывали его ноги, словно капли дождя, струящиеся по камням. И Мандос преисполнился жалости: он, который ни встарь, ни впредь не уступал этому чувству.