— И не забудь, — крикнул вслед Кейл, — в семь у тебя разрешительная комиссия.

На середине крыши Богдан услышал храп, вестник целительного дневного сна. В двери сарайчика появилась новая дырка, в которую он тут же сунул палец. Сэм, укрывшись старым одеялом, лежал на кровати. Богдан вошел, ступая как можно тише. На шатком пуфике стоял другой поднос, нетронутый — видимо, с ленчем. Богдан поменял его на свой. Полуденная фрутокаша слегка забродила и издавала густой приторный запах. Разбудить, что ли, Сэма, пока обед не остыл? После их утренней встречи на лестнице он, наверное, вернулся назад и лег.

— Сэм, — позвал Богдан не очень громко.

— Ш-ш-ш, — тут же ответил Хьюберт. — Привет, Богги. Тише, пожалуйста. Сэму было нехорошо, ему отдохнуть надо.

Храп продолжался без перебоев.

— Они просили сказать, что придут к нему позже.

— Я передам, когда он проснется.

Богдан забрал поднос с ленчем и сказал шепотом:

— Хьюберт, Тоббы льют какой-то оптический агент под землю около дома. Есть идеи на этот счет?

— Сырьевые пираты, — зашептал в ответ Хьюберт. — В окрестностях вроде бы замечены техносы-копатели, и есть случаи каннибализма старых кирпичных зданий. Тобблеры подозревают, что пираты выедают изнутри наши стены.

— Зачем кому-то старые кирпичи?

— Наш дом построен из пульмановских. Их делали в девятнадцатом веке из глины озера Калюмет. Они высоко ценятся у строителей.

Богдана впечатлила информированность Хьюберта.

— Это Тоббы тебе рассказали?

— Нет. Я не так давно научился подключаться к их домпьютеру.

— Красота. К их домпьютеру подключаться умеешь, а наш наладить не можешь.

— Не так громко. Шел бы ты обедать, а? Все тебя ждут. Богдан отодвинул дверь, но не ушел. Что-то здесь было не так, только вот что? Сэм все это время храпел слишком уж мерно, и еще… еще Богдан чувствовал запах перестоявшейся фрутокаши. Будь Сэм на месте, здесь пахло бы только им. Богдан поставил поднос на стол и двинулся к койке.

— Что ты делаешь? — сказал Хьюберт. — Ты разбудишь его.

— Сомневаюсь. — Под одеялом лежала груда подушек. — Хьюберт, что происходит?

Храп оборвался, и чей-то голос сказал:

— Что? Что такое? Где это я, Генри?

Богдан подошел к динамику на рассадном столе.

— Как раз это я и хочу узнать, Сэм. Где ты?

— Богдан? Ты в моем бунгало?

— Ну да, а ты где? Внизу?

— Вообще-то наверху.

— Куда ж еще выше-то?

— Я не дома. Отлучился по одному делу. Богдан показал на разоренную койку.

— Тайком?

Из динамика донесся вздох.

— Если бы я сказал, Эйприл, ты или Китти попытались бы меня задержать, а этого я допустить не мог.

— Ты пугаешь меня, Сэм.

— Извини, мальчуган, ничего не могу поделать. Слушай: давно, когда тебя еще не слили в пробирку, со мной поступили бесчеловечно…

— Ты говоришь о прижигании. — Богдан, чувствуя определенное облегчение, присел на койку. — Собираешься сжечь себя в знак протеста.

Динамик ненадолго умолк.

— Понимаю. Я уже говорил об этом.

— Так, раз двести.

— Значит, сильного шока это не вызовет. Что ж, я рад. Я был пешкой в чьей-то большой игре, Богги, и хотя я уже никогда не узнаю, кто должен ответить за мою трагическую судьбу, всеобщее молчание этому только способствовало. Я хочу указать на это обществу единственным доступным мне способом.

— Но ведь это было давным-давно, Сэм. Никому больше дела нет.

— Вот я и хочу им напомнить.

Богдан, обнаружив под подушкой конверты, стал разбирать их. На каждом стояло имя кого-то из Кодьяков, в том числе и его. Он бросил их и вскочил.

— Я скажу Кейлу!

— Это бесполезно. Они могут весь город обегать, а меня все равно не найдут. Лучше уж промолчать. Обещай, что не скажешь, Богги.

— Нет! Скажи, где ты.

— Богги, мне и без того трудно. Думаешь, я легко пришел к такому решению?

— Да плевал я!

— Вот что: если Хьюберт что-нибудь напортачит и придется меня вызволять, мы с тобой свяжемся, ладно?

— Где ты?

Самсон прервал связь с Богданом. «Солджер-филд», видимо, понемногу заполнялся — рядом с ним прибавилась еще дюжина кресел. Потом Самсон посмотрел внимательно и увидел, что других зрителей, кроме этих, нет. Маленький островок сидений, скрепленных вместе, как клавиши древней пишущей машинки, одиноко болтался над пустым стадионом.

По правую руку от Самсона сидел мужчина — высокий, тощий, с костистым старым лицом и аккуратно подстриженными черными усиками.

— А, проснулись! — пробасил он. — Замечательно! Добрый вечер, сэр! — Он слегка гнусавил из-за больших бордовых затычек в носу.

Место слева занимала женщина с такими же носовыми фильтрами, придававшими ей поросячий вид. Увядшая кожа и жидкие волосы показывали, что и она порядком себя запустила. К тому же она была толстая. Серый с белым кот у нее на коленях смотрел на Самсона подозрительно.