— Говорят перед смертью? — переспросил он.

— Да. Твое имя, Целест, каждый проговаривает твое имя, даже если перед этим ему наши воины снесли пол-башки, а вторую половину мистики превратили в кашу. Амбивалент зовет тебя.

Кассиус снова закашлялся, а потом проговорил как-то тихо:

— Вербена. Она зовет тебя.

Целест ответил ему долгим взглядом. Как тебе твое царство, повелитель? Как тебе твоя сила, которую ты больше не должен прятать по клубам аристократов — тех, кто спрятались от Цитадели, но утоляют жажду каждого Магнита на заранее подготовленных (все имеет свою цену, даже клятвы и таинства Гомеопатов) одержимых?

— Вербена зовет меня, — Целест проговорил вслух. — Как, мать вашу, символично.

Будто в древней легенде — предопределен каждый шаг, и герою надлежит убить дракона. Имя героя выгравировано на потайной чешуйке дракона, чешуйке-слабинке — ударь и пробьешь железную броню.

Целест ненавидел легенды и символы.

— Вербена зовет меня, — повторил он одними губами. Его гости переглянулись, пробормотали что-то вроде — нам пора; Тао и Кассиус выскочили за дверь первыми, Авис задержался.

— Стой, — сказал ему Целест. — Один вопрос. Не про Вербену.

— Валяй, — он привычно потянулся поправить волосы, и наткнулся на бритую макушку.

— Что с Аидой? Рони беспокоится за нее, — он дернул плечом, — то есть, как-то по особенному…

— Ничего особенного, — Авис усмехнулся. — Тебе лучше спросить у Тао, он же всезнайка. Аида беременна.

И ушел, оставив Целеста с открытым ртом, на несколько минут забывшего даже про Вербену и собственную миссию.

Мысли разбежались по углам, как спугнутые постельные клопы. Клопов, кстати, тоже хватало, и Целест убивал время, вытряхивая собственную постель, затем пытаясь разогреть — пирокинез сработал с третьего раза, как подмоченная спичка, протертую кашу с мясом. В переносице до сих пор свербило от трупного смрада, но он заставил себя жевать, негоже, чтобы Вербена увидела скелет вместо человека. Как будто несколько ложек пшенки и консерва исправят положение.

Ужинал долго, медленно, морщась от боли и подбирая какой-то тряпкой слюну с оголенных десен. К уродству, пожалуй, привыкнуть нетрудно, а всякая мелочь — бесит. Но жизнь продолжается — вон Аида умудрилась забеременеть, Рони станет папочкой (Целест представил напарника с младенцем на руках и едва не подавился пшенным комком), трогательно и мило. Жизнь продолжается, а на месте котлована мертвецов рано или поздно взойдет осока, зажелтеют пятна-одуванчики и, может быть, даже пустит корни верба.

Или оборвутся последние паутинки (Целест покосился в угол, где по-прежнему безмятежно перебирал зазубренными лапками паук), и провалится все во тьму, в тартарары — надо будет сказать Рони это слово, он любит незнакомые "умные слова".

Будет — не будет.

Ничего не будет.

Целест представил их с Вербеной смерть. Он выполнит задание — в лучшем случае, а потом умрет от ран, или Амбивалент (Вербена, черт возьми, все равно — Вербена) заберет с собой, так же легко и призрачно, как завлекала танцами, так же неумолимо, как теперь повелевает явиться отрубленными головами собственных жертв.

"Мы будем мертвые, а жизнь — продолжаться", — смешно, почти анекдот. Тоже надо рассказать Рони. Кто станет рассказывать, когда Целест умрет?

Он отшвырнул полупустую тарелку, и та жестяно проехалась по колченогой прикроватной тумбочке.

— Аида беременна. У Рони будет сын или дочь. Надо его поздравить же, — Целест поймал себя на том, что разговаривает вслух с собой, несмотря на саднящую и назойливую, точно пресловутые клопы, боль. — Жизнь. Будет.

"…И жизнь зависит от меня".

Среди легенд и пересказов древних книг, которыми Целест развлекал напарника, было немало о заветных желаниях. Кто только не занимался исполнением, целые отряды и подразделения, куда больше четырех (ныне несуществующих) специализаций Ордена Гомеопатов. Золотые рыбки, джинны, волшебные шляпы и феи-крестные (правда, Целест очень смутно представлял, что такое "крестные"). И все совали целых три желания.

Ему бы хватило одного.

"Можно я умру _вместо_ Вербены".

Но ни одна крестная или шляпа не являлись, а только густела и прокисала тьма за окном. И даже когда метнулась сиянием падающая звезда, Целест демонстративно отвернулся от мутного окна.

Он лег на кровати, не разуваясь. Столько важных и серьезных слов — Мир Восстановленный, орден Гомеопатов, Магниты и Амбивалент. Если чихнуть, слова развеются, как прах и пепел — костный пепел, что останется от сожженных в яме.

"Я просто сделаю это. Попытаюсь. Я сумел убить в одиннадцать, сумел стать палачом и выжить после Печати… я уже решил ведь, верно?"

Где-то в дырке вместо носа кипели и пузырились слезы. Целест закусил здоровую половину нижней губы.

"Хватит".