Мысли рассыпались, словно давешние леденцы — круглые, они разбегались по углам, выскальзывали. Целест не завидовал телепатам: со своими бы справиться, а они еще и чужие раздумья слышат.

Ему необходимо немного покоя — теплой комнаты и холодной подушки.

Но из распахнутых ворот текли голоса.

— Там суета, — устало проговорил Рони. Авис прекратил бурчать, огладил и без того зализанные волосы:

— Общий фон — тревога. Чего-то дрянное приключилось.

Целест едва удержался от нового "заткнись!"

Мобиль пробился сквозь суету. Чернокожий парень с акцентом южанина цокнул языком и сорвался с поста, побежал то ли помогать, то ли вклиниться в толпу зевак.

— Дрянное дело, — повторил Авис. Он не дождался, пока Целест припаркует мобиль, выскочил в камень, снег и снующих людей, рослый мужчина — ученый едва не сбил с ног. Разворошенным муравейником была Цитадель, знакомые и полузнакомые люди куда-то торопились, компании по три-четыре человека курили и обрывисто, восклицающе спорили под голыми деревьями. Будто взорвалась бомба, а они и не заметили — но Цитадель на месте, антрацитовая и предвечная.

"Да что случилось?"

Целест поймал за рукав мальчишку лет двенадцати, замерзшего, с красными оттопыренными ушами и красным же пуговичным носом.

— Чего все бегают?

Мальчишка округлил глаза. В них полыхали блики чужих фонарей и факелов.

— Одержимых куча, наших дочерта положили… И злые, гады, будто научил кто драться. Одного только схватили, там он, — махнул рукой. "Там" означало — в Цитадели. Вполне можно догадаться.

Мимо пронеслись двое с носилками, волокли раненого. По разбитому черепу — словно клубничный джем поверх волос — Целест определил: несчастному не жить. Комья крови вмерзали в снег, прилипали к подошвам. Темнота разжевывала.

— Подойдем ближе? — сказал Рони.

Суета — шторм, а он — маленькая мягкотелая рыбка. Легко разбить о камни, вдребезги, в скользкую резко пахнущую муть внутренностей. Эмоции переполняют до тошноты. Рони выставил руки перед собой, словно лунатик. Он пытался идти и боялся, что собьют с ног.

Иди за Целестом. Он сильный и он не чувствует всего. Вместе доплывем до тихих вод.

Возле входа рыдали две девушки, спрятав лица в ладонях, и вещал Кристоф — один из старших теоретиков, твердил что-то о "нашей победе", утешал. Доносились смачные ругательства и проклятия. Кто-то перекинулся междометиями с Целестом, похлопал Рони по плечу, он едва успел кивнуть в ответ.

А потом отстал. Рони замер посреди просторного холла; выстроенная по образу и подобию средневековых замков, Цитадель нависала лестницами, недосягаемыми окнами и голосами-призраками. Целест ушел, а он остался, и не знает куда идти. В столовую? В келью?

Обратно на улицу, может быть, даже бежать прочь?

— Рони.

— Аида, — развернулся всем корпусом, и теперь опознал одну из плачущих. — Аида, ты…

— Не надо меня читать. Все и так ясно, правда? Да. Убили.

Губы распухли, словно мокрая губка. Аида не пользовалась косметикой, а сейчас глаза ее не шире, чем у Тао. В спутанных волосах застряли щепки, на рукавах комья грязи и ссохшейся кровяной корки.

Рони прикоснулся к ее запястью, и обнаружил, что у Аиды оторван мизинец.

— Богатый, мать его, райончик. Клуб "Вельвет", — Рони передернуло, он отпустил больную руку и потянул Аиду за вторую, здоровую — подальше от середины холла. Тут их растопчут. Под лестницей спокойнее, таков крысиный инстинкт.

— Богатый райончик… пятнадцать одержимых, Ро. Пятнадцать, — Аида рассмеялась. Ей выбило два зуба, влажно и уязвимо хлюпали прорехи в деснах. Она прислонилась к стене, сползла, задевая какие-то жестяные ведра, швабры. Рассыпались с грохотом — грохот не услышал никто.

— Созвали всех, кто поблизости был. До вас досигналить не получилось. Далековато, наверное…

Рони подумал о подвале и ледяных стенах. Наверняка, глушили сигнал. Он кивнул.

— Далековато.

— Штук двадцать их было. А может, больше. Вотан кого призвал, кого просто, — выразительное движение, словно откручивала цыпленку голову, из мизинцевой культи проглянул костяной осколок. Рони осторожно коснулся обеих ладоней. Ладони у Аиды были жесткими, как доски.

— Т-сс.

— Мы ничего не могли поделать. От "Вельвета" пара угольков. Так и надо богатеньким задницам. А людей жалко. Пол-района как веником вымело. Начисто. Даже обломки не везде — где испарило, где вплавило в асфальт. Вместе с жителями. Такая, мать его, и-икебана…

Рони представил клуб, полный вкусных запахов, блондинок с голыми плечами и бумажных цветов. Цветы сгорели первыми, наверняка.

Жаль.

Интересно, выжил ли бармен-привидение? Бродит ли на руинах, гремя бокалами и стеклянными цепями?

— …Они заставили его выблевать собственные кишки. Выблевать. Именно. Из горла вытащить, такая будто веревка — красновато-коричневая, будто фокус показывал, — Аиду заколотило, и мелко подрагивали спутанные волосы, осыпалась комковатая труха. Рони обнял ее, пахло от девушки горько и резко — потом, грязью. Дрожала часто-часто, загнанной лошадью; Рони вспомнилось, как отбили заблудившуюся в кустистом и редком северном лесу кобылу-трехлетку у белошкурых облезлых волков. Волков-то расстреляли — подмоченным порохом и ржавыми ружьями, а кобыла билась, ржала и в конце-концов последний патрон ей достался.