Остаток вечера прошел во взаимных репарациях, а назавтра история повторилась почти в точности, разве что с другими объектами порчи.

Ну, разве то, что мы описали, похоже на отношения взрослого и ребенка? Если кто-то скажет «да», то пусть ответит, чем они отличаются от отношений двух маленьких сверстников, которые поругались — помирились, потом опять поругались, снова помирились. Один разрушил продукт чужого труда, другой сделал то же самое. Фактически взрослый продублировал девиантное поведение ребенка. Не наказал его по-взрослому за испорченную работу, а просто отомстил, уничтожил то хорошее, что сделал ребенок в спокойную минуту, когда он как раз занимался чем-то самостоятельно, никому не мешая.

Но плохо даже не столько то, что мама не могла сдержаться. В конце концов, взрослые тоже живые люди, и у них не всегда крепкие нервы. А порой и нужно поступить с ребенком «зеркально», так как не почувствовав на себе то зло, которое он причиняет другому, он не может остановиться. Но ведь Никиту это не вразумило, а только подзадорило! Почему? Мы думаем, потому, что за свой вопиющий проступок мальчик фактически не был наказан. Ведь посмотрите, как идиллически кончилась эта история. Сын даже не попросил прощения. Он требовал, чтобы мама восстановила его поврежденное имущество. А мама, чтобы не раздувать дальше скандал, склонила его к компромиссу. И где наказание? С Никитой даже на время не был прерван контакт. Мама не сказала ему: «Уходи, я не хочу с тобой разговаривать. Какая игрушка? Какой рисунок? Ты посмел испортить мою работу! До прихода папы я вообще не хочу тебя видеть. Папа придет, будем решать, как с тобой поступить». (Или, если папы в семье нет, наказать его самой лишением чего-то чрезвычайно для него драгоценного).

Но партнерские отношения отменяют воспитательный процесс, ибо он невозможен без нормальной иерархии. Впрочем, если иерархия в семье соблюдается, то интеллектуально здоровый ребенок в шесть лет уже и без поучений понимает, что мамин труд несопоставим с его почеркушкой, даже если это рисунок будущего гения. Когда мама находится на пьедестале своего материнского авторитета, то все, что ее окружает, все, что от нее исходит, неприкосновенно для порчи. Но какое благоговение можно испытывать к маме — партнеру?

Первый же случай (с пряником), казалось бы, разрешился достаточно мирно. Да и протекал без такого накала страстей, как второй. Но на нас он произвел еще более жуткое впечатление. Может быть, именно потому, что уже ничего нельзя списать на аффект взрослого. Ребенок проявляет какую-то запредельную жадность, да еще по отношению к собственной матери, а она, даже не фиксируясь на его пороке, начинает доказывать, что тоже заслужила свою долю. В результате детская жадность получает подкрепление, да еще усиливается маминым торгом. Так обездоленный раб выклянчивает у хозяина лишний кусочек. Тут уж даже не партнерские отношения. Скорее, уместно говорить об обратной зависимости — ребенок повелевает матерью. Ничего не поделаешь, такова логика «свободного воспитания». Дети не понимают, что их родители воплощают на практике новомодную теорию. Они видят, что взрослый — слабак, и пользуются его слабостью.

В результате воспитание — как «свободное», так и «несвободное» — становится невозможным. Ведь воспитание — это когда один учит другого, как надо себя вести, а другой слушается. И в каких бы формах воспитание ни происходило, в любом случае его обязательным условием является соблюдение иерархии. Нет иерархии — нет воспитания, и все идет вразнос. «В душевном плане пятая заповедь — „чти отца твоего и матерь твою“ — представляет собой учение об иерархии, — пишет в книге „Умение умирать или искусство жить“ архимандрит Рафаил (Карелин). — Нужно подчинить себя вышестоящему звену в единой иерархической цепи… подчинить, чтобы иметь возможность воспринять. Здесь непокорность старшим — это выключение себя из структуры. Без соблюдения иерархии и субординации (подчинения низшего высшему) невозможно никакое общество и никакая система, начиная с семьи и кончая государством, даже более того, начиная с атома и кончая космосом».

Либеральная публика любит возражать, что родители всегда были недовольны детьми и сетовали на непочитание старших. В качестве доказательства обычно приводятся древневавилонская клинопись на глиняных табличках.

— Все это было, есть и будет всегда, — успокаивают нас благомыслы вавилонской цитатой. — Ничего страшного, так устроен мир.

Они, правда, забывают добавить (а, может, просто не знают? — либерализм вообще очень тесно связан с невежеством), что от древнего Вавилона, где дети, видимо, так «доставали» своих родителей, что те время от времени приносили их в жертву, сохранились только развалины да черепки. А в последующие тысячелетия мир старался не забывать об иерархии. И лишь когда в безумных головах некоторых представителей мировой элиты стал вызревать план создания Нью — Вавилона, взрослых начали настраивать на партнерские отношения с детьми, а детей беззастенчиво науськивать на взрослых. Сколько презрительно-саркастических кличек было придумано за последние полвека. «Предки», «кони», «родаки», «черепа»… Уже в самих этих глумливых прозвищах заложен вектор совершенно патологического отношения к отцу с матерью. Отношения, которое несовместимо с пятой заповедью. Папу с мамой, родителей можно почитать и слушаться, а вот «коней», «родаков» и уж тем более «черепов», мягко говоря, проблематично. Презрительная лексика неизбежно влечет за собой презрительное отношение.

«Имя вызывает образ, — пишет известный православный автор Н.Е. Пестов, — а образ в душе есть соприкосновение или даже единение души с этим образом. При этом первое или второе — т. е. соприкоснровение или единение — будет зависеть от нашего отношения к этому образу. Если мы в любви тянемся к нему, то этот образ вливается в нашу душу, объединяется с нами и влияет на наши чувства и ощущения. Но если образ антипатичен, то мы только соприкасаемся с ним и в душе переживаем чувство неприязни или брезгливости. Мы стараемся тогда оттолкнуться в душе от этого образа, поскорее уйти и забыть его… Упоминание „черного“ имени, ругательство и всякие постыдные слова — все это ввергает душу в скверну, роднит и объединяет ее с темной силой». («Душа человеческая», М., Православное братство святого апостола Иоанна Богослова, 2003, стр. 174.)

Согласитесь, только помраченное либерализмом сознание будет спорить с тем, что приведенные выше примеры молодежного жаргона, употребленные по отношению к родителям, которых Бог заповедал не просто уважать, а почитать, это откровенное хамство и ругательство. А значит, последняя строка цитаты (про объединение с темной силой) относится к использующим подобные «словечки» в полной мере.

Нелишне вспомнить, что имя нарицательное «хам» и его производные (хамство, хамить, охамел, хамло) пошло от имени собственного. Хамом звали одного из сыновей Ноя. Интересно, что о его существовании знают даже люди, очень далекие от религии. Пусть они представляют его мифическим персонажем, в данном случае это не столь существенно. Главное, что о нем знают все, т. е. память о грехе Хама оказалась неизгладимой. Не столь уж многие отрицательные фигуры так прочно вошли в общечеловеческую историю. А именами нарицательными стали и того меньше. Из упоминающихся в Священном Писании их, кажется, всего трое: ирод, иуда и хам. (Есть еще «голиаф», но это имя нарицательное приложимо не к отдельным людям, а к некоей системе: так государство или бюрократический аппарат могут называть «голиафом», подчеркивая его всемогущество и неодолимость). Страшные грехи совершили Ирод с Иудой. Страшнее и быть не может. Один пытался убить народившегося Бога, другой предал Его на смерть. Какое же надо было совершить страшное преступление, чтобы оказаться в этом ряду?