— И кто же подарил вам вино? — спросил Майкл, дрожа от любопытства.

— Мастер, кто же еще, — буркнул Уолтер.

Майкл и Бартоломью обменялись изумленными взглядами.

— А почему вы думаете, что подарок именно от мастера? — осведомился Бартоломью. — Он лично принес вам бутылку?

— Вино стояло на столе в привратницкой, — процедил Уолтер. — Всякому ясно, что прислал его мастер. Кто еще в этом колледже будет раздаривать вина, хотя бы и самые скверные? Ни от вас, ни от вашего друга-монаха такого не дождешься, — с вызовом бросил он. — И уж конечно, я не стал тревожить мастера расспросами и выведывать, он прислал вино или нет. Хотя, может, и зря, — добавил он после недолгого молчания.

— Что зря, то зря, — усмехнулся Майкл. — Будь вы малость осмотрительнее, приятель, не пришлось бы вам глотать горчицу.

Дейнман схватил Уолтера под руку, вынуждая совершить еще один круг по двору.

— Итак, у нас нет никаких свидетельств, подтверждающих, что отравленное вино прислал мастер, — заметил Бартоломью. — Предположение Уолтера основано на пустом месте.

— Тем не менее оно может соответствовать истине, — пожал плечами Майкл.

— Не думаю, — возразил Бартоломью. — Посылать отравленное вино привратнику — слишком опрометчиво со стороны Кенингэма. Ведь он понимал, что подозрение первым делом падет на него. К тому же мастер, как и все прочие обитатели колледжа, прекрасно осведомлен о привычках Уолтера. Он знает, что проскользнуть мимо столь нерадивого стража не составит труда.

Усталость давала о себе знать все ощутимее. Они решили отложить разговоры до утра и разошлись по комнатам. Бартоломью еще раз напомнил студентам, что они должны незамедлительно обратиться к нему, если Уолтеру станет хуже, и вверил угрюмого привратника не слишком нежным, но усердным заботам будущих докторов. Бартоломью улыбнулся — он вспомнил, что всего две недели назад Уолтер навлек на Грея неприятности, сообщив Элкоту, что юнец провел ночь вне стен колледжа. Что ж, теперь Грею выдался случай поквитаться с доносчиком. Он может заставить ретивого привратника всю ночь бродить по двору.

Бартоломью казалось, что он уснет, едва коснувшись головой подушки. Однако целый сонм вопросов, теснившихся в усталом мозгу, не давал ему забыться. Кто положил на кровать Майкла козлиную голову? Неужели в летописи Николаса содержались сведения, до такой степени порочащие университет, что канцлер решил изъять из нее некоторые главы? Существует ли связь между сатанинскими общинами и убийствами монаха и Фруассара? Кто убил этих двоих? Виновен ли их убийца также в смерти нескольких женщин? И почему помимо гулящих девок его жертвой стала Фрэнсис де Белем? Причина в том, что ее отец является членом общины Очищения?

Бартоломью пытался отделаться от назойливых вопросов, предаться более приятным размышлениям, однако мысли его упорно возвращались к необъяснимым смертям и таинственным сектам.

Ставни на окнах были открыты. Лежа на кровати, Бартоломью мог наблюдать за облаками, проносившимися по ночному небу. Но на душе у него было слишком неспокойно, и он запер ставни. Дверь он тоже запер, что случалось крайне редко, ибо в Майкл-хаузе он ощущал себя в полной безопасности. Когда колокол прозвонил к утренней мессе, Бартоломью показалось, будто сон овладел им всего несколько минут назад.

К утру Уолтер окончательно пришел в себя, то есть в полной мере проявил свой скверный нрав. Доктора он встретил потоком жалоб: заявил, что ноги у него гудят от беспрестанной ходьбы, в горле першит, а желудок горит от рвотного зелья. Однако Бартоломью видел, что дела у привратника, чудом избежавшего гибели, вовсе не так плохи. Бартоломью сказал Уолтеру, что тот может отдохнуть от ходьбы, и поднялся в зал, где его ожидали студенты.

События минувшей ночи стали всеобщим достоянием, и на Бартоломью обрушился град вопросов. Сияющий от гордости Дейнман подробно разъяснил товарищам, какую помощь следует оказать человеку, ставшему жертвой отравления. Потом Бартоломью сказал, что различные яды требуют различных методов лечения, и описал студентам некоторые из них. Дейнман, вновь получивший возможность убедиться в том, что медицина на редкость сложная штука, лишь озадаченно почесал затылок. Брат Бонифаций хранил угрюмое молчание, всем своим видом показывая, что тема занятия не представляет для него интереса. Даже на обращенные к нему вопросы францисканец не считал нужным отвечать. Бартоломью никак не мог понять, что на уме у этого надменного малого, неотрывно сверлившего доктора презрительным взглядом.

После обеда Бартоломью устроил учебный диспут. Его участниками стали Грей и Балбек. Уверенные и разумные ответы студентов немало порадовали Мэттью. Он взял юношей с собой к брату Олбану, чтобы осмотреть его пораженный ревматизмом локоть. Старый монах просиял от радости, увидав перед собой сразу троих слушателей, с которыми он мог поделиться свежими слухами и пересудами. Прежде всего он заговорил о черной магии, колдовстве и происках дьявола, сгубивших множество душ.

— В последнее время люди часто сбиваются с истинного пути, — злорадно прокаркал брат Олбан.

— Ох, и вы туда же! — заявил Грей, позабыв о почтительности. — Хватит с нас того, что зануда Бонифаций целыми днями скулит и причитает. Твердит, что мир погряз в ереси, грехе и пороке, а виной всему чернокнижники. Дались вам эти колдуны, честное слово!

— Да, послушать старину Бонифация, так сейчас все вокруг стали колдунами или еретиками, — подхватил Балбек. — Представьте себе, этот пустомеля и доктора Бартоломью считает еретиком. Говорит, ему не следовало спасать Уолтера. Дескать, Господь призвал нашего привратника к себе, а доктор Бартоломью помешал бедолаге явиться на зов.