Шрифт:
— Да, — подтвердил Гриня, смутно догадываясь, что его дело нечисто, и перешел в нападение: — Да, пусть стоит! И — тэ точка, дэ точка! А что те Пушкіни, Достоєвськие, Тургеніви та Товстие! Вони хіба писали російською мовою? Ніколи не чув! Українською чув, польською чув, італійською чув, хранцузькою чув, а російською вони не писали, бо соромилися телячого діалекту! — понесло вдруг Грыгора, у которого этот кацап явно намеревался отнять все прелести писательского положения.
— Ай-я-яй! Высокотемпературный националистический бред! А-а-а! У-у-у! — подвывал тот, сотрясаясь всем своим немолодым, легким на вид, телом. — Умру, матушка! Пощади, клоун! Что же ты сделал? Нет, ты мне более не друг, Ноздрев, я перехожу на «вы»! Что вы из Гоголя сделали, отвечайте! Доколе вы польско-холопскую мову будете именовать украинским языком? Упорство, граничащее с шизофренией — оно достойно лучшего применения! Да! Ведь нет ничего проще, чем с умным видом доказать, что египетские пирамиды построили украинцы, что первым адмиралом был кавалерист Сагайдачный! Но где, спрашивается, украинская наука? Ответ: усиленно борется на фронтах языкознания и фальсификации истории! Но помните, паны, гетьманы и письмэники, что разгул национализма ведет к гибели и к погибели вашей священной коровы под кличкой Самостийка. Мне очень, очень жаль. Я очень, очень сожалею… Тьма сгущается… Сколько вам лично заплатили за измену славянству, за слезы детей, отвечайте?
«Сумасшедший! — подумал по-русски Грыгор, пребывая в смятении чувств, в бурном потоке некоего духовного оползня. — К тому же, буйный!»
И произнес, словно боясь, что тот услышит его мысли:
— Да я уж и не припомню, извините. Можно, я пройду к…
— К черту пройдите! А я напомню. Вы написали: «…Хай же вічно стоїть православна Земля Козацька, і хай буде вічна ій честь!» — вот так вот с большой буквы у вас и Земля, и Казацкая, с такими словами вы, ничтожный переводчик, отправили Мосия в мир иной. Это ведь лжесвидетельство! А?.. Помирает Бовдюга, говоря: «Пусть же славится до конца века Русская земля!», а вы, пэрэкладнык, принудили его сказать: «Хай живе вічно цвіте Козацька Земля!» Хай, видите ли, ему! Хорошо, что не «хайль»! Или через «у» — чем хуже?.. Вы кто такой перед Гоголем, прощелыга? Подумайте только, Кукубенко у Гоголя восклицает: «Пусть же после нас живут еще лучше, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!» А вы, раздолбай житомирский, что вы вложили в его боголюбивые уста? Отвечаю: «…вічно люба Христові Козацька земля!» Это, по-вашему, одно и то же? — слезы, не переставая, текли из глаз дяди Юры. — Но почему, почему получается так смешно, скажите? А я скажу: потому что наши языки родственны, мы и так понимаем друг друга. Вот перевод и выглядит как испорченный оригинал. Ох, мама! Ох, умру от смеха! Ох…
— Так вы смеетесь? — воспрянул духом слабодушный Грыгор Табачник. — А я подумал: вы плачете. А вы — смеетесь. А я подумал… А вы… А…
— Нет, нет. Я не плачу. В последний раз я плакал зимой тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, когда брился лезвиями «Нева» в предчувствии перестройки… — утирая слезу, Юра провел тылом ладони по щеке: — Позвольте мне у вас побриться, коли уж вы такой амфитрион.
— То есть… Я не понял: амфи… что? Брейтесь, впрочем. Я провожу вас в ванную. Но скажите, устраивает ли вас мой перевод? Від щирого серця надіюсь.
— Ах, Грыгор вы, Грыгор! Вы явно не Тютюнык [25] , хоть и табачник! — по дороге в ванную сказал гость, слегка обняв его своей рукой за плечо.
Грыгор вздрогнул отчего-то, но гость успокоил:
— Ничего, ничего… Мне все равно сейчас руки мыть, — и продолжил: — Когда я еду по земле на автомашине, Гриня, или прилетаю в неведомые страны, то восхищаюсь прекрасными пейзажами и славлю Господа Бога, который всю эту красоту сотворил. И сама божественная природа иногда забывает наградить человека, но вот наказать не забудет никогда. Вас она непременно накажет: ваш переклад — фальсификат, произведенный лютым, бессовестным лихоимцем. Что вы, пар земной, на это скажете? Вам нечего сказать…
25
Один из выдающихся украинских писателей ХХ века.
— Есть, есть, есть чего! — обиделся пэрэкладнык.
— А многим детям есть нет чего! — как пощечину отвесил заказчик каламбур и стал брать в руки тюбики с кремами и дальнозорко отводить их от глаз, дабы прочесть надписи.
— Украинские писатели категорически протестуют против решений ряда городских и областных советов о придании русскому языку статуса второго государственного, — говорил между тем Грыгор. — Эти решения несут явный сепаратистский, деструктивный характер! И что же вы прикажете мне делать? У меня — заказ!
Представитель заказчика, именуемый в дальнейшем «дядя Юра», подтолкнул Грыгора к выходу из ванной и, глядя ему то в глаз, то в око, резюмировал:
— Вы лично, Гриня, деструктивны одним уже тем, что разрушили божественную музыку композитора Гоголя! Вы отдали партитуру прекрасной симфонии бродячему лирнику: «Грай, дiду! Та побiльш скрыпа!» Вот, вот что вы сделали, Гриня! Вот молодец, вот мастер слова! Под угрозой немедленной расправы я принудил бы вас читать этот ваш перевод сто раз подряд, но я — добрый дядя Юра. Я пригласил бы вас для литературных консультаций в нашу Яшкинскую «дурку» к писателю Романову. Но — увы! — нашелся один умник и сжег ее дотла, чтоб списать украденные им матрасы… А не доводилось ли вам слышать про наш дурдом? Мне кажется, что я видел вас на одной из прогулок… Сам писатель Романов жив, здоров и скоро будет в Киеве. Встретимся! Гоголь стоит месива, надо вправить вам мозги…
«А-а-а! Он — сумасшедший!» — допетрил Грыгор, давя из себя смех так, будто его геморрой сместился с выхода на вход.
— Ха! — выкашливал он. — Ха-ха! Веселый вы человек, дядя Юра. Вот вам станок, брейтесь на здоровьичко!
— О, как у вас здесь интимно. Спасибо, Гриня. Я попрошу оставить меня одного. Мой последний совет: если у вас крепкий сон, то не ешьте на ночь сырых помидоров.
— Охотно! — воскликнул пан Табачник, которому того и надо было.
Словно напоказ выходя всей ступней, за порогом ванной он перешел на цыпочки, любовно ухватил мобильник, страстно набил хозяйственный пакет наличными кровными. Потом накрепко запер за собой бронированную дверь своей конспиративной квартиры на девятом этаже, а ключ с ликованием оставил в скважине. Подперев дверь спиною и смеясь, как истеричное дитя, пан Табачник вызвал милицию.
«Сука кацапська, гнида східняцька! Балакати на кацапській говірці гімняній будеш в Азії, за Уралом! Драпай швиденько з моєї землі, а то ми тобі покажемо славу бандерівської зброї: ти і твоє смердюче отродьє на гілляках висітиме, падлюка смердюча. Ми тобі покажемо, як вміємо зачищати рідну землю від такого лайна як ти! Мразь кацапська!» — мстительно думал Грыгор, ожидая наряда рiднэнькой киевской милиции.
Не стоит, наверное, описывать недоумение милиции, приехавшей на ложный вызов. Сняв показания с мнимого пострадавшего, служивые вызвали карету «скорой помощи» и спровадили галлюцинирующего письмэника в элитную спецдурку.