Но однажды неуемная Ольга Михайловна прямо при ней начала возмущаться тем, что Рублева отпустили без обсуждения его поступка.

— Ольга Михайловна...— умоляюще показывая ей глазами на Наталью Георгиевну, тихо сказала классная.— Я вам уже много раз объясняла: это нельзя назвать поступком, а следовательно, нечего и обсуждать...

В учительской с утра сияло кроткое зимнее солнце, больше всего его лучей доставалось Наталье Георгиевне — ее стол стоял прямо у окна. Пока шел спор о Рублеве, она с брезгливым видом просматривала тетрадки.

— А вы, Наталья Георгиевна, как считаете? — склонила над ней грузное тело Ольга Михайловна.— Следует поставить в известность его новую школу, какие у него мысли в голове?..

Наталья Георгиевна вместе со стулом молча отодвинулась в сторону от Ольги Михайловны, загородившей солнце.

— Или им уже все можно,— продолжала наступать та,— а нам — только инфаркты и гипертонию наживать?

Наталья Георгиевна с бесстрастным лицом сказала ей:

— Ольга Михайловна, у вас даже тень тяжелая. Отойдите, пожалуйста, от меня...

Отзвуком страстей, вызванных переходом Рублева в другую школу, был визит Оли Самохваловой к нему домой.

Она вошла в квартиру осторожно, будто боялась, что ее ударят. И почему-то свою знаменитую сумку держала, как ребенка, на руках.

— Здравствуй! — сказала она с проказливо-виноватой улыбкой.

— Здорово,— нелюбезо ответил Колюня.

— Я знаю, тебе неприятно, что я пришла. Но ты имей в виду, я по делу…

— Проходи,— не оглядываясь, он поплелся в свою комнату. Увлек за собой и Олю. Сам сел, ей не предложил.— Что надо? — спросил он в пол.

Оля поставила сумку на стол. Теперь до Колюни дошло, почему она так держала ее — ремень с мясом оторван, «молния» поломана.

— Присаживайся,— наконец-то раздобрился он.— Ты, что, в переделку какую-то попала? — показал он глазами на сумку.

— Нет,— быстро завертела она головой.— Это дурачок Перовский вцепился и оторвал.

— Чего это он?

— Не пускал меня к тебе. А кто он такой, чтобы я ему подчинялась?

— Скромный же был мальчишка...

— Скромный, когда в классе,— нахмурилась Оля.— А когда рядом никого, видишь, руки распускает...

Она вытаскивала один за другим учебники из сумки, пролистывала их до тех пор, пока не нашла листок бумаги, сложенный пополам.

— Из твоей школы на тебя запросили общественную характеристику... Ты ничего там не натворил?— спросила она, прежде чем отдать ему листок.

— Когда б успел? — подарил ей взгляд Колюня.

— Классная думает, что тебе кто-то удружил и сообщил в твою школу про все...— сказала Оля и отдала ему характеристику.

— Можно посмотреть, что в ней написано?

— Если интересно, что мы о тебе думаем,— вспыхнула Оля,— пожалуйста...

Колюня читал и время от времени потряхивал головой. Дочитал, свернул, как было, пополам,

— Олька, зачем это? Трудолюбивый, исполнительный, пользовался уважением... А?

— Пойми, тебе сейчас, как никогда, нужна хорошая характеристика...

— Но это же липа, Олька... Сама сколько раз долбала меня за то, за другое...

— А вот теперь, когда ты ушел от нас, многие о тебе по-другому говорят. Даже Светка Зарецкая, и та считает, что тебя в классе не хватает... И, пожалуйста, не думай, что характеристику я одна составляла. Всем бюро с четырех до шести сидели...

— И все были «за»? — невесело засмеялся Колюня.

— Все!

— И Коробкин в том числе?

— Да! Хочешь знать, он больше всех старался, чтобы характеристика была хорошей. Заметил: в ней говорится, что ты надежный товарищ, морально устойчив?..— Она с торжеством сообщила: — Это его слова!..

— Лицемер,— еле слышно обронил Колюня.

Но Оля всегда была чутка к его словам — услышала она и это.

— Ты не прав! — горячо и поспешно возразила она.— Когда Михайловна узнала про характеристику и подняла в школе шум, не кто-нибудь, а Валерка встал на уроке и сказал ей, что она мстит тебе. И что одной ей кажется, будто этого никто не понимает. Она его за эти слова потащила к директору. А он и директору чего-то наговорил... Нет, я считаю, что он как раз искренний. Может, даже чересчур. Он очень дорожит своими чувствами. Но забывает, что чувства есть и у других...

Слушая ее, Колюня низко опустил голову.

— То есть я хотела сказать, что он в то же время большой эгоист.— Чувство справедливости в Оле срабатывало как условный рефлекс,— Правда, классная со мной не согласна. Говорит, что я путаю эгоизм с эгоцентризмом, а это не совсем одно и то же...

— Нет, ты меня удивляешь! — нервозно перебил ее Колюня.— Столько тебе крови попортил. А ты бегаешь, хлопочешь за меня...

— Как тебе не стыдно?! Я комсорг. Это моя обязанность! — закричала Оля, вся опять вспыхнула, уши у нее стали розовыми и прозрачными.— Ты правильно против меня выступал, только слова не те подбирал. Мне и классная часто говорит, что я люблю общественную работу, но мало думаю, что она дает людям...