— Ну, брось… Расскажи, что там у тебя. Пожалуйста.

— Не буду. Извини, Беб. Это все так сложно, сразу и не объяснишь.

И вот опять — я почувствовал себя отодвинутым, исключенным из ее мира. А ведь только что мы были единым целым. Просвистел порыв ветра, мы поежились от холода, и вдруг Карен сказала:

— А знаешь, может быть, это был вовсе и не сон. Только ты обещаешь не смеяться?

— А то, спрашиваешь! Само собой — обещаю.

— Нет, когда это было, я спала. Просто оно было намного реальнее любого сна. Может быть — что-то вроде видения.

— Ну?

— И совсем не похоже на сон. Скорее как кусочки из фильма. Знаешь, как по телевизору показывают рекламу какого-нибудь фильма, да еще и со стоп-кадрами. Только все в дымке; похоже, знаешь, на недопроявленную пленку. Примерно как когда я в школе, в фотолаборатории, проявляла снимки, и там постепенно проступали ваши лица. А вообще мне кажется, что это, ну то, что я видела, было будущее.

Сейчас я готов запинать сам себя ногами за то, что сказал тогда в идиотском порыве продемонстрировать остроумие.

— Ну и как там в будущем? — усмехнулся я. — Вьетнамцы завоевали весь мир? Инопланетяне залетают поужинать? Каждому — по личному звездолету? То-то смотрю я на тебя сегодня: ни дать ни взять — курсант из школы астронавтов. — Мне казалось, что я превзошел сам себя: парень хоть куда, хоть прямо на центральный разворот «Голливуд Скуэарз». Но, судя по выражению лица Карен, я жестоко ошибался. Она явно ждала совсем не того.

— Ладно, Ричард. Все с тобой ясно. Ведь знала же, что нельзя тебе рассказывать. Извини, больше не повторится.

Карен отвернулась. Холод.

Я почувствовал то, что, наверное, чувствует крестьянин, глядя на поле, побитое градом.

— Нет! Черт. Карен, пожалуйста! Ну, прости меня. Я болван. Опять пасть разинул. Ну не хотел я, не хотел тебя обидеть! Ты же знаешь, я просто дурака валял. Сам терпеть не могу эту свою привычку, но вот опять сорвалось. Черт. Просто захотелось пошутить. Ну пожалуйста, не сердись. Я очень хочу тебя выслушать. Я прошу тебя.

— Ричард, ваши извинения принимаются, — сказала она, выбросив сигарету; по ее голосу чувствовалось, что прощен я лишь условно.

Потом мы еще некоторое время сидели молча. Было уже не просто холодно, мы вконец окоченели. Глаза привыкли к темноте. Вдруг Карен снова заговорила:

— Все было осязаемым. Понимаешь, я могла прикоснуться к любым вещам и почувствовать их на ощупь. Растения, одежда, все остальное. Особенно сегодня ночью. Дело было у нас дома, на Рэббит-Пейн, только все там как будто одичало. Деревья, трава… люди тоже. Ты, Пэм… грязные какие-то, неопрятные.

Неожиданно у нее будто прояснилось в голове.

— Точно, все это — будущее! — Шмыгнув носом, она втянула обратно свисавшую с него клейкую капельку. — В воздухе пахло дымом. Никаких там летательных аппаратов или скафандров вместо одежды. А вот машины — да, другие. Круглые какие-то, обтекаемые. В одной из них я ехала. И марка какая-то новая, каких сейчас нет… «Эйрбэг»? Да, точно, «эйрбэг». Я помню, это еще на передней панели было написано.

— Тебе там случайно не попадалась «Уолл-Стрит Джорнал», какие-нибудь котировки, ну там, общая ситуация на рынках?

Карен хлопнула себя по лбу:

— Ну, хороша! Надо же — увидеть будущее и обратить внимание только на машины да прически… — Она закатила глаза. — Нет, пусто. Извини, Ричард, тут я тебе не помощник. Или… нет, дай собраться… Подожди, кое-что есть. Да, вот: русские нам больше не враги и… и еще — заниматься сексом стало смертельно опасно. Вот это да!

Подъемник дернулся, закачалось кресло; наверху забурчали моторы. Карен, словно действительно впав в транс, продолжала говорить:

— Еще я на этой неделе видела — там, в будущем — какие-то аппараты… ну, в общем, они не понятно как связаны с деньгами. А люди, они все казались более… более электронными, что ли. Хотя в основном они делали что обычно, ну, машины заправляли, как теперь, и… и… черт, даже не верится: я видела будущее, а кажется, что вот оно, здесь, сейчас. Даже сразу и не скажешь, чем все отличалось. Люди стали лучше выглядеть. Похудели, что ли? Или одеты получше? Или просто в форме — как те, кто бегает по утрам?

— Ну, и?…

— Ладно, ты прав. Мелочей я кучу запомнила. Есть и плохие новости. Знаешь, как «У меня для вас две новости, хорошая и плохая»? — Помолчав, она сказала: — Там, в будущем, — темно. — Опять молчание; Карен кусает губы. — Вот этого я теперь и боюсь.

— В каком смысле — темно?

В тот вечер на мне были только джинсы, без теплого белья. Я поежился.

— Ричард, будущее — не такое уж хорошее место. Не знаю, как это объяснить. Оно — жестокое, что ли? Я сегодня ночью это увидела. Мы все были там. Я видела нас… нет, нас не мучили, не пытали, мы все были живы, и все… все стали старше… средних лет или что-то вроде того, но… «смысл» исчез. А мы этого даже не заметили. Мы сами стали бессмысленными.