А совпадения все не кончались: на краю поля я нашел в траве золотое кольцо. Потом один из актеров — Скотт, мой старый, еще со школьных времен приятель, исполнявший в фильме роль тренера, — рассказал мне, что одна из наших общих школьных знакомых недавно скончалась от рака желудка.

Вылетевший за пределы съемочной площадки мяч угодил в канаву. Я полез за ним и увидел, как его на мгновение обвили три змеи, затем стремительно скрывшиеся в траве. А чуть правее мяча я обнаружил похожий по форме на секвойю побег марихуаны. Я отдал его вместо денег одному парню из нашей группы, Бартону, — в оплату за музыкальный центр, который я собирался у него купить.

Во внутреннем кармане куртки я обнаружил ключ от дома, который записал в безвозвратно потерянные еще месяц назад. Я упивался, если не напивался допьяна, ощущением пойманной кармы. Съемки прошли на ура, и все было доделано на два часа раньше, чем планировалось. В город я вернулся с Тиной и еще с двумя коллегами. Заехав на студию, я позаимствовал для карнавала серебристый костюм астронавта с «Аполлона»; этот скафандр был задействован у нас на съемках несколькими сериями раньше. Потом я поехал домой, чтобы переодеться и немного отдохнуть.

Вздремнув, я стал одеваться. Настроение у меня было просто отличное. Еще бы — такой день! Откуда же мне было знать, что вот эти минуты, когда я неспешно переодеваюсь в серебристый комбинезон у себя дома тихим октябрьским вечером, станут последними действительно спокойными мгновениями моей жизни. Последними минутами тихой нормальной жизни.

Перед тем как ехать в гости, я завернул к Лайнусу. Этот умник, ожидая нашествия хэллоуиновских настойчивых попрошаек сластей, расставил по лужайке вдоль дорожки нескольких жутковатого вида монстров и уродцев и, помудрив с электросхемой, сделал так, что осветиться они должны были в тот момент, когда гости возвращались от крыльца к калитке. Я решил задержаться и посмотреть, какой эффект эти «чудеса» произведут на незваных гостей. Первым во двор сунулся счастливый папаша с двумя малолетними детьми (младшему вообще, наверное, еще и шести не исполнилось). Лайнус выдал им по вафле в шоколаде и, когда те направились к дороге, врубил свет. Увидев чудовищ, дети взвыли от страха. Этого Лайнус не ожидал. Отец заорал в сердцах:

— Да ты что — совсем охренел, что ли? Это же дети, урод!

Укол совести, кроваво-красная подсветка гаснет (у-ух!), чудовища тонут в темноте.

Лайнус выставил на крыльцо миску всяких сластей и нацепил свой маскарадный костюм — просто большую картонную коробку, выкрашенную в черный цвет. Я спросил его, кем он собирается в таком виде предстать, и он ответил, что он просто Борг. Я не врубился.

Мы начали отмечать Хэллоуин, как только стемнело. Вечеринка просто на редкость удалась. Нарядились все, естественно, отражая какую-то сторону своего подсознания. Таинственная незнакомка, бродяга, перекати-поле, кошка, ангел ада. Все эти наряды напомнили мне одну старую-старую рекламу — мультик, в котором грузовик фирмы по производству головных уборов «Акме» проезжает по мосту, и в этот момент с него от порыва ветра слетают сотни самых разных шляп. Опускаясь на головы людям, они превращают их в тех, кому по идее и должна была бы принадлежать такая вещь. Прохожие становятся пилигримами, валькириями, тореадорами, гангстерами, танцовщицами… Венди в тот вечер дежурила у себя в больнице. Я прикинул, какая шляпка пришлась бы ей впору. Стальной шлем Жанны д'Арк? Или белый сестринский колпак Флоренс Найтингейл? [15]

Костюм астронавта произвел фурор. Сдается мне, что никогда больше — ни до, ни после этого вечера — такое количество людей, как женщин, так и мужчин, не бросало на меня оценивающе-заинтересованных взглядов. Сексуальность, казалось, сочилась с этой серебристой кожи. Я даже стал прикидывать, как бы сохранить частицу этой «астронавтовской» ауры в повседневной жизни. Носить короткую стрижку? Завести себе оранжевый «корвет-стингрей»?

Но настоящим гвоздем вечера стали костюмы Гамильтона и Пэм. Пэм вошла первой. На ее спине и груди были закреплены два здоровенных червовых сердечка. (Я — карамелька с корицей!) Затем настал черед Гамильтона. Он, неуклюже переваливаясь, переступил порог — и повисла тишина. Лайнус и Пэм превзошли сами себя, невероятно натурально превратив его в полуразложившегося зомби — с кусками гнилого мяса, свисавшими с рук и ног, с бурого цвета кожей, покрытой охристыми пролежнями и гнойными язвами. Чем-то это напоминало раскраску географической карты. Дополняла картину россыпь чумных язв — ни дать ни взять изрезанная береговая линия островов в Юго-Восточной Азии.

Выдержав подобающую паузу и удостоверившись в том, что ожидаемый эффект достигнут, Гамильтон игриво прочирикал:

— А я — протёчник!

— Кто-кто?

— Протёчник! Вы что, не знаете, кто такие протёчники?

Никто, естественно, не был в курсе.

— Ну что ж, придется вам рассказать… Черт, секундочку… — Гамильтон потянулся к глазнице. — Блин, глаз вывалился…

Все завизжали в приступе веселого ужаса, глядя на Гамильтона, который, зажмурив один глаз, демонстрировал лежавшее у него на ладони искусственное глазное яблоко. Кто-то даже приглушил музыку. Сделав вид, что вставляет глаз обратно, Гамильтон сказал:

— Ну вот. Так-то лучше. А теперь попрошу коктейль! Мистер Ливер испытывает сильную жажду.

Ему передали поднос с бокалами мартини. В один из них Гамильтон тотчас же опустил искусственный глаз.

Вечеринка стала вновь набирать обороты. Мы с Тиной Лоури и Лайнусом урвали себе Пэм с Гамильтоном.

— Гамильтон, так нечестно, — канючила Тина. — Расскажи, кто такие протёчники!

— А, это… Так я с удовольствием, — усмехнулся Гамильтон. — Впервые я столкнулся с протёчниками лет пятнадцать назад. Я тогда снимал квартиру в многоэтажке. Год восемьдесят первый. Или восемьдесят второй? Не помню. Да и не в этом дело. Соседями у меня были либо бедные художники-музыканты всякие, либо старики, живущие на маленькую пенсию.

— Ты давай к делу, к делу, — напомнила ему Тина, — к протёчникам.

— Ну да. Так вот. Такое дело. Я прожил там года два, и всякий раз в августе — жара стояла невыносимая — какой-нибудь престарелый съемщик этажом выше, заплатив за квартиру, заперев все окна и двери и включив телевизор, брал да и помирал. Но поскольку они были совсем старые и одинокие, то и хватиться их было некому. Проходил месяц, а то и больше. Ну, а потом…

— Так, по-моему, хватит. Все понятно, — заявила Тина.

— А потом как-то утром возвращаюсь я себе с завтрака — пирожки из ближайшей забегаловки, — а около дома стоят аж три пожарные машины, полицейские тачки да два прицепа с компрессорами-ветродуями. Пожарные — в противогазах, как на химзаводе. С топорами, с баграми всякими. И выволакивают они из дома какую-то мебель да куски внутриквартирных перегородок; грузится вся эта дребедень в специальный фургон.