Шрифт:
Вновь он сел (освободилась половинка другого дерматинового диванчика) и высоко подтянул брючину — чтоб не пузырилась на колене. Увы, за спиной несчастного на этот раз оказалась далеко не интеллигентная гражданка. Которая кашляла, не прикрывая рот хотя бы ладошкой, уж не говорю — платком. Бедный воспитанный чистоплюй пригибался, сутулился, втягивал голову в плечи. Не хотел быть подвергнут возможной инфекции, да и сама мысль, что твою маковку орошают капельные выделения посторонней слюны и мокроты, могла кого угодно вывести из равновесия. Поэтому он снова поднялся. Белый плащ нещадно мусолили плечи шаркавших мимо и трущихся о него пассажиров. Он грозил превратиться в серый еще до конца поездки.
Я смотрел на достойнейшего человека и думал: как же вам, вашей интеллигентской породе, нелегко! Как нелегко жить тому, кто не хочет и не умеет никого обидеть. (Такой сам обычно бывает унижен.) Он должен постоянно выбирать слова, помнить, у кого что случилось — чтоб ненароком не наступить на больную мозоль. Должен учитывать и держать в голове самые невероятные сочетания обстоятельств, которые могли бы сложиться в связи с его высказыванием или шуткой.
Это не жизнь, а кромешный ад!
Я долго искал определение "интеллигентности" — читал книги по этому предмету, прислушивался к дискуссиям, но все рассуждения на этот счет казались мне неточными. Наконец, меня осенило: интеллигентность — это умение поставить себя на место другого. Ощутить, что этот другой чувствует или должен почувствовать, проникнуться его строем мыслей. Интеллигентность — это дар войти в положение и обстоятельства жизни ближнего.
То есть — хотя бы на время перестать быть собой.
Попутный вопрос. Вам это нужно?
Да, интеллигент прежде всего думает о других. И уж потом, в последнюю очередь, о себе. Так он устроен. И ничего с собой поделать не может. Поэтому его все шпыняют, гоняют, притесняют, его состраданием и доверчивостью пользуются…
Хотел ли я, сам терзавшийся, испытывавший и терпевший подобное на своей шкуре ежечасно — аналогичной судьбы и для своего друга? Ведь я любил его. Ценил его. Заботился о нем. Нет, не хотел! Ведь я желал ему добра.
К счастью, Маркофьев вскоре оправился от полученного шока и воспрял.
— Надеюсь, ты не забыл урок, — напоминал он мне, глотая таблетки против нервного стресса. — "И так хорошо, и эдак неплохо". Ну и позволили мы с тобой ему избраться. Ну и пусть — подставляет свой лоб. Он-то поди полагает, что очень умен. Раз сумел нас победить. Все, кто так думают, на этом горят. Он смотрит на мир всего двумя глазами. И многого не видит, не замечает. А мы с тобой смотрим на него — уже четырьмя глазами. А люди смотрят на него тысячами глаз. И что ускользнет от одного, то непременно узрит другой. Только дураки стремятся быть на виду. На солнцепеке и открытой местности. Которая к тому же простреливается снайперами и зенитной артиллерией. Умные предпочитают отдыхать в тени и в скрытых от посторонних глаз резиденциях. Пусть потешит себя популярностью. Но дергать за ниточки и командовать им будем мы.
— Поражения надо превращать в победы, — заявлял он. — Это общеизвестно. Но как этого достичь? Оказывается, не так и трудно. Все, что для этого нужно — слова. С помощью слов мы можем перевернуть картину с ног на голову и наоборот. Кто знает, почему я проиграл? Никто. Я могу сказать что угодно. "Да потому что я сам этого захотел!" Слово — великая сила.
Я смотрел на него, балдея. Мне было не поспеть за быстротой его мышления.
Он же взирал на меня с лукавым прищуром и ронял перлы мудрости:
— ВОВРЕМЯ ОСОЗНАТЬ СВОЮ ОШИБКУ — ЭТО ПОЧТИ ЧТО ИСПРАВИТЬ ЕЕ.
А затем, улыбаясь обычной своей детской улыбкой, изрекал:
— НИКОГДА НЕ ПРИЗНАВАЙСЯ В СВОИХ ОШИБКАХ! ЭТО БУДЕТ ОЗНАЧАТЬ, ЧТО ТЫ НЕ ПРАВ. А ТО И ВИНОВАТ.
Сами подумайте: можете ли вы быть в чем-либо виноваты? Или неправы? Может ли крупная личность допускать неточности, совершать огрехи? Да никогда в жизни!
У вас что-то не получилось? Вас не поняли? Не поддержали? Вероятно, люди временно впали в сумасшествие, у них помутнение рассудка. Но очень скоро они осознают вашу правоту. Поймут и оценят ваше величие. Признают вашу гениальность. А если этого не произойдет а ближайшие дни и годы, то ваше величие станет очевидным для потомков.
Стойте на своем всегда — какую бы чушь не сморозили и какую бы мерзость не совершили. Какую бы очевидную оплошность не допустили в расчетах. Защищайте и отстаивайте свою позицию! Даже если она невыгодная, ошибочная, провальная. И тогда — если вы будете тверды — сомневающиеся заколеблются: а, может, и впрямь он — велик, дальновиден, прозорлив? Знает, что делает… А мы — жалкие мошки — не ведаем ничего. Вон как уверенно он держится и говорит… Как яростно призывает… Нет, что-то в его позиции, безусловно, есть! Я, пожалуй, ему поверю. И пойду за ним. Пусть однажды или дважды или трижды или четырежды он завел меня не туда… Я все равно пойду за этим одержимым и бесноватым, но, конечно, наделенным свыше каким-то особым знанием фанатиком, верящим в себя, свою звезду и свою миссию избранника…