— Что?

— Так надо, Аленька, — прижал любимую к себе.

— И не подумаю, — вырвалась из объятий Аля. — Что это еще за новости?

— Последние новости.

— Алеша!

— Аля!

— Кому это надо?

— Тебе. А в первую очередь мне.

— Но почему?

— Ты знаешь мою профессию? — строго спросил.

— Знаю… но не до такой же степени, — развела руками Аля. — Чтобы меня бросать.

— Я тебя не бросаю.

— Тебя могут убить?!

— Меня нельзя убить.

— Алеша! Но ведь можно, можно…

— Я, родная, никогда не ошибаюсь.

— Как сапер, — улыбнулась грустно.

— Сапер иногда ошибается. На то он и сапер.

— Алешенька…

— И потом, у меня кое-что имеется. Пошли-ка покажу. — И, обнявшись, они побрели по высокой, густой траве.

Когда двое влюбленных вернулись во двор, Алексей открыл дверцу машины, вытащил с заднего сиденья бронежилет.

— Смотри, какой железный тулупчик… На все случаи жизни… — Плахов натянул панцирь на себя. — Постучи-ка…

— Зачем?

— Стучи-стучи. Постучала: тук-тук.

— Кто там? — вежливо спросил Атексей.

— Это я, Пятачок, — снова грустно улыбнулась Аля.

— Пятачок, не вешай пятачок на гвоздик грусти. — Встряхнул за плечи любимую. — Главное, в город ни-ни… Жди меня, пока не вернусь.

— А если не вернешься?

— Фуу! Пятачок, зачем каркаешь? — Я боюсь за тебя, дурачок.

— Пятачок, ты сам дурачок!.. Я же сказал: вернусь…

— Возвращайся, пожалуйста, я тебя очень буду ждать.

— Вот это другой разговор. — Он расстегнул бронежилет, и девушка уткнулась в теплую, мощную грудь любимого.

И стояли молодые и вечные в солнечном, слепящем кругу. Под бездонным куполом небесного храма мироздания.

По скоростной трассе мчался автомобиль, номера которого были спрятаны под слоем грязи. Бормотало радио последние известия: на национальных окраинах бывшего Союза продолжались военно-боевые действия.

Впереди тяжелым, предгрозовым облаком нависал город.

В странной квартире, заставленной теле-, радиоаппаратурой, было тихо, темно и прохладно. На узкой, армейской кровати спал человек. Зазвонивший телефон разбудил его.

— Да, е'мать так! — хрипит в трубку.

— Дрыхнешь, Ляпин, — доносится рокочущий голос Плахова. — «Днем спит, ночью летает и прохожих пугает». Это про тебя, дорогой. Голова бум-бум, как разрывная пуля?

— Откуда знаешь?

— Я все знаю. И могу вылечить.

— Как?

— Народным способом. А пока найди Альберто. Передай, что встречаемся у тебя.

— И сообразим на троих?

— Сообразим, алкоголик, сообразим, — пообещал Алексей.

«Жигули» плыли в общем механизированном потоке, как щепа в бушующем море. Человек за рулем, спокойный и невозмутимый, внимательно следил за обстановкой. Только на одном из светофоров на мгновение замешкался, увидав как бы наяву:

…двое в пятнистой защитной форме бьются в рукопашной схватке. В кровь. В кость. До озверения.

По телевизору демонстрировали документальные кадры военно-боевых действий: люди в защитной форме улыбались в объектив видеокамер, потом давали автоматную очередь, делали короткие перебежки и снова стреляли, затем вскипали взрывы на городских улицах. Лица раненых, крики, хаос, смятение, боль.

Алексей сидел в сумраке комнаты и работал: чистил тяжелый внушительный пистолет.

В прихожей раздался звонок. Из кухни, держа в руках стакан с коньяком, появился Ляпин. Открыл дверь. Шум, возгласы; потом в комнату вошел Альберто, традиционно веселый и беспечный франт, за ним маячил Ляпин.

— Опять сборы на войну? — спросил Альберто. — Леха, ты все время впереди батьки в пекло!

— Неужели? — удивился Плахов.

— А ему больше всех надо, — подал голос Ляпин. — Кажется, он решил штурмом брать Кремль.

— Ляпин, прекрати себе наливать, — поморщился Альберто. — Еще не вечер, а ты уже в полете? Летаешь!..

— Мозги гениальные пропиваешь, — в рифму заметил Алексей.

— Мозги! — вскричал обиженно Ляпин. — А кому они нужны? Тебе? Ему? Кому?

— Нет, Ляп, ты мне не нравишься, — сказал Альберто. — Говорю тебе как врач.

— И мне тоже. — Алексей прицелился в друга из пистолета. — Ляпкин, предупреждаю: ты мне нужен.

— Эй-эй, вояка, убери свой пиксафон, — огрызнулся хозяин квартиры. — Мои мозги, что хочу, то и делаю… С ними!

— Повторяю: мне нужны твои трезвые мозги, Толя, — сказал Плахов. — Завтра вечером.