Едва только Генрих прослышал, где и как проводит время де Бург, он послал стражников, приказав им взять его и доставить в Лондон.

Вероломство короля стало очевидным. Ведь Генрих обещал дать возможность де Бургу подготовить на свободе ответы на вопросы обвинения. Губерт попытался сопротивляться, но стражники одолели его числом и свирепостью. Однако они все же боялись, что он сбежит, и вызвали местного кузнеца, чтобы тот заковал пленника в цепи.

Кузнец, узнав, для кого он должен изготовить кандалы, отказался ввязываться в это темное дело. Если солдаты так хотят надеть оковы на дядю местного епископа, пусть ищут другого мастера для этой цели.

Губерт решил, что, если ему когда-нибудь удастся вновь обрести власть, он обязательно вспомнит об этом кузнеце.

Солдаты все-таки проявили упрямство. Если нет цепей, то они обойдутся веревками. Таким образом, Губерта связали, усадили на лошадь и привезли в Тауэр. Там его поместили в темницу, где он должен был коротать дни в ожидании суда.

Епископ Лондонский, которому доложили, что Губерта выволокли из храма, кощунственно нарушив неприкосновенность святого алтаря, и, опутанного веревками, доставили в Лондон, тут же отправился к королю.

Он указал Его Величеству, что противно установлениям церкви забирать из храма человека, ищущего там убежища. Неважно, каковы его преступления и сколь они тяжки, – в храме он неприкосновенен.

Епископ позволил себе быть излишне резким в беседе с королем. Он заявил, что король забыл о своей обязанности уважать церковные законы и издревле установленные традиции. Любой человек, независимо от тяжести совершенных им преступлений, на протяжении сорока дней и сорока ночей может пользоваться правом убежища, а кто осмелится тронуть его, тот, тем самым покушается на Святую церковь и оскверняет храм. По истечении этого срока преступник обязан покинуть пределы страны, и ему гарантируется защита от каких-либо нападений на всем пути следования от храма до морского берега.

Этот закон, как сказал епископ, был грубо попран в случае с Губертом де Бургом людьми, пленившими его у подножия алтаря.

Генрих вновь оказался в затруднительном положении. Епископ Лондона был очень суров и непреклонен, и, хотя он вроде бы обвинял солдат, захвативших Губерта в нарушение церковного закона, на самом деле его упреки относились и к королю.

Генрих считал себя глубоко религиозным человеком. Сама мысль о столкновении с церковью была ему ненавистна. Поэтому он немедленно согласился, что Губерта следует вернуть обратно в храм, где его будут охранять два шерифа. И слуги Губерта будут тоже при нем, чтобы доставлять ему еду и ухаживать за ним. Затем он может покинуть Англию, согласно закону о священном убежище, а если не сумеет этого сделать, то будет посажен в тюрьму, как подлежащий наказанию за измену королю и отечеству.

Губерт решил, что лучше ему действительно побыть короткое время вне Англии и подготовить на досуге и в спокойной обстановке доказательства своей невиновности, но тут обнаружилось огромное количество драгоценностей и золота, хранившихся в подвалах его дворцов и замков.

Враги Губерта сразу же заявили, что найденные сокровища на самом деле являются собственностью короны и это именно и есть доказательство того, что он обогащался за счет королевской казны.

Бесполезны были протесты Губерта и утверждения его, что добро нажито честным путем, что это вознаграждение за долгие годы верного служения Его Величеству. Возглавляемая Питером де Роше партия убеждала короля, что Губерта надо казнить.

Генрих вначале согласился, и казалось, что конец уже близок. Но вдруг Генриха стала мучить совесть.

Он вспомнил события прошлого, то, что Губерт был всегда рядом с ним во всех передрягах. Когда французы наводнили Англию во время кончины его отца, именно Губерт вместе с Уильямом Маршалом устроил ему коронацию и заставил народ поверить, что юный король, имея за спиной двух таких мудрых советников и опираясь на их поддержу, способен прогнать из страны захватчиков.

Питер де Роше вновь навестил Генриха и не мог скрыть злорадного торжества. Генрих внезапно почувствовал к нему величайшее отвращение и начал задаваться вопросом, почему он позволил такому человеку руководить им.

– Мы загнали волка в угол! – воскликнул Питер де Роше, и глаза его кровожадно сверкнули. – Его дни сочтены. Ничто уже его не спасет.

Какой же это служитель Божий, который потирал руки, ликуя в предвкушении пролития человеческой крови на плахе!

Генрих сказал:

– Я могу спасти его.

– Милорд, что у вас на уме? – вскричал епископ.

– У меня на уме то, что я еще не решил судьбы Губерта, – ответил Генрих. – Я не уверен, как мне следует поступить. Я много слышал рассказов о том, как в молодости своей Губерт хорошо послужил и дяде моему Ричарду, и моему отцу. Я склонен думать, что и мне он хорошо служил.

– Милорд! Он коварный человек.

Это был ошибочный выпад. Это был намек на то, что Губерт мог обманывать Генриха, потому что тот был глупее.

– Я решил, что надо сделать, – обратился король к епископу Винчестерскому с неожиданной холодностью. – Я верну в собственность короны некоторые его замки, а самого Губерта поселю в Девизе. Я назначу определенных лиц благородного происхождения наблюдать за ним, но оковы с него будут сняты.

Питер понял, что сейчас не время обращаться к королю с просьбой назначить его смотрителем замка Девизе. Идея эта мгновенно родилась в мозгу епископа и была необычайно соблазнительна. Если он получит такую должность, то вскоре Губерт скончается от какой-нибудь непонятной болезни, которую доверчивые люди сочтут следствием перенесенных им душевных страданий.