Шрифт:
– Разве не отец навестил нас? – пролепетал мальчуган. Чувствовалось, что он с надеждой ждет от нее отрицательного ответа.
Когда приезжал Джон, все дети разбегались по спальням и прятались под одеяла.
Сыновья хотели бы защитить мать от этого изверга с закованной в стальные латы свитой, но ощущали свою беспомощность.
Им было ненавистно все – и его голос, и тяжелые шаги сапог по лестнице, и стоны матери, когда он пытал ее… Чем и как? Под бархатным балдахином супружеской кровати происходило что-то недоступное их пониманию.
– Грустные новости доставил в наш замок лорд Пембрук, – сказала она. – Ваш отец умер.
– Мы следили из окна башни, как спотыкался его конь, и догадались, что он несет печальную весть.
– Неужели ты это заметил? – восхитилась наблюдательностью Ричарда Изабелла.
– А почему бы и нет? – ухмыльнулся Ричард.
– Он так стар… совсем старик, – заметила Джоанна.
– Молитесь о том, чтобы дожить до такого возраста и сохранить силы и ум, – наставительно сказала мать.
– Я бы раньше хотела оказаться в раю, – высказала наивное пожелание девочка.
– По воле Господней ты там окажешься… за свои грехи, – слегка рассердилась мать. – Лорд Пембрук прибыл с вестью…
– Отец будет здесь! – воскликнул Генри. Его личико исказилось страхом.
– Он уже больше никогда не приедет… Никогда. Господь забрал его к себе. Он умер.
Изабелла поцеловала ручку старшего сына.
– Ты, Генрих, сын мой, теперь король Англии!
С ужасом мальчик смотрел на мать. Ричард воскликнул:
– Значит, он Генрих Третий! Ведь наш дедушка был Генрих Второй!
Генри схватился пальчиками за рукав материнского платья.
– Миледи, что мне делать?
– То, что я тебе скажу, – спокойно и твердо заявила Изабелла. – Тебе нечего бояться. Я на страже, а эрл Пембрук ждет позволения приложиться к твоей руке и принести присягу.
Джоанна осторожно коснулась руки брата. Ее личико пылало от воодушевления.
– Мы не должны более сердить Генри и обижать его, – рассудительно произнесла девчушка. – Ведь он тогда велит отрубить нам головы.
Ричард гневно воскликнул:
– Посмотрим, кто кого первым обезглавит!
– Замолчи! – прикрикнула на него мать. – Ты говоришь в присутствии короля.
Она взглянула на своих детей иными глазами, чем раньше. Утром они были просто дети, а сейчас уже наследники английской короны.
Джоанну она недолюбливала. Девочка унаследовала от отца все его худшие качества – коварство, холодную расчетливость и умение притворяться жертвой чужих интриг.
«Ты родишь королю Джону ангела! – твердил ей благородный ее поклонник Хьюго де Лузиньян. – На свет появится подобие твое!»
Как был наивен этот рыцарь без страха и упрека, воспитанный на песнопениях трубадуров. Она родила ангелоподобную Джоанну – ребенка без души. Сама Изабелла всегда действовала под влиянием чувств, готовая совершать в порыве эмоций любые безрассудства, а ее старшая дочь Джоанна с малолетства отличалась хладнокровностью и усвоила науку плести интриги даже в детской комнате.
– Замолчите, дети! – повторила Изабелла, сникая. – Разве можно говорить о расправах и мести, когда мы одна семья? Вы все – дети мои….
Ее вдруг охватил страх: сумеет ли она справиться со своими детьми?
– Лорд Пембрук хочет присягнуть тебе, сын мой. Нечего смотреть на меня так испуганно. Ты уже не младенец, чтобы бояться короны. Другие принцы в других странах ждут долгие годы, пока взойдут на трон, а тебе, Генри, повезло. Ну-ка, постарайся выглядеть королем! Иначе кое-кто вздумает занять твое место.
Изабелла вцепилась в плечо мальчика и увлекла его прочь из детской. Ричард с завистью проводил взглядом мать и брата. Хитрая, но еще не очень разумная Джоанна была в восторге, а бедный Генри молился Богу и сетовал, что на пятнадцать месяцев опередил при рождении братца Ричарда.
Мать и сын вошли в парадный покой. Странно было видеть, как восьмидесятилетний старик преклонил колени перед испуганным мальчуганом и поцеловал ему руку. Генри преисполнился уверенности в себе. Раз Уильям Маршал так унижается, раз он видит в нем, маленьком мальчике, нечто, что позволяет старому графу надеяться на благополучный конец братоубийственной гражданской войны, значит, так оно и есть! Генрих слышал краем уха, что в стране бушует война, что иностранцы наводнили его страну.
«Я всех виновных казню и установлю мир», – вдруг подумал он. Ему был желателен мир. Он так хотел, чтобы его не беспокоили дурными вестями.