Удары со всех сторон посыпались на Пастыря. Вивьен не старался поразить одну лишь голову. Он бил в руки, ноги, корпус. Бил до тех пор, пока великан не рухнул на пол и не стал похожим на груду мокрого грязного тряпья. Только тогда алхимик отыскал отброшенный Пастырем стилет. С ним он вернулся к Мили и перерезал стягивающие ее путы. Те тоже оказались живыми, но это уже нисколько не удивляло. Их обрубки еще некоторое время извивались, фонтанируя зеленоватым соком.

Вивьен поднял с пола сапоги чародейки. Мелочь, а босой она далеко не уйдет. Аккуратно, стараясь как можно меньше тревожить открытую рану, алхимик натянул порядком испачканную и порванную обувь на ноги девушки. Теперь можно было уходить. Задерживаться дольше в огромном подземном склепе не было никакой надобности. Судьба и так была благосклонной к путникам, дав им еще один шанс на спасение. Надо думать, что последний. Старушка никогда не отличалась ровным характером и в любое мгновение могла изменить своему же решению, подсунув подопечным очередную свинью.

Алхимик поднял Мили на руки. Даже сейчас, почти вконец обессиленный, он почувствовал, что безвольное тело стало необыкновенно легким. В голове не было никаких воспоминаний о процессе обращения — как долго он проходит, что при этом творится с несчастным. Потому Вивьен нес чародейку, то и дело, косясь на нее. На душе было неспокойно.

Светящиеся шары по-прежнему кружились вокруг. Они выхватывали из кромешной тьмы неверно шагающую фигуру ссутулившегося мужчины. На его руках покоилась бледная девушка. Некогда великолепные волосы цвета спелой пшеницы превратились в ссохшийся спутанный колтун, который вряд ли бы поддался даже самому прочному гребню и мягкому мылу. Ее кожу покрывали разводы запекшейся корки из собственной крови, слюны Пастыря и зеленой жидкости. Посмотреть со стороны — труп трупом. Но алхимик чувствовал ее тепло, видел еле заметное подрагивание век. Сам же он задерживал дыхание, проходил несколько шагов, останавливался и отдыхал. Но даже это не помогло. Не успевая восстанавливаться, силы стремительно таяли.

Уже у самого выхода из оплавленного коридора Вивьен положил Мили на пол. Сил тащить чародейку и дальше просто не было. До колодезной шахты оставалось еще около трехсот футов, но после всех передряг они растянулись на целые мили. Тем более, что алхимик уже начал сомневаться — сможет ли он в одиночку преодолеть бесконечные витки сотен ступеней. Чего уж говорить о том, чтобы сделать это в паре с бессознательным телом. Небольшой отдых все равно необходим. А за это время Мили вполне могла очнуться. Если конечно она вообще была в состоянии очнуться.

Алхимик сполз по стене, со стоном кое-как привалился к холодному камню. Расслабиться не получалось. Малейшее неподконтрольное движение тут же жестоко каралось острой болью. Вивьену казалось, что незримый мастер пыток вбивает в него длинные тонкие гвозди. Но, несмотря на это, вскоре воин почувствовал, что глаза начинают неумолимо закрываться. Расслабленное тело просто переставало подчиняться, а разум впадал даже не в забытье, а в ступор. Тупое бессмысленное оцепенение. Появись сейчас в кругу света очередной Пастырь или новая Обращенная, Вивьен не смог бы пошевелить и пальцем.

Внезапно в засыпающем мозгу родилась идея. Преодолевая невероятное сопротивление собственного тела, алхимик вытащил из ножен стилет, полоснул им по внешней стороне левого предплечья. Боль яркой вспышкой озарила замершее сознание. Вивьен усмехнулся. Что ж — способ оказался вполне себе действенным. Тревожить покалеченную грудную клетку не хотелось — успокоилась и хорошо. А вот немного позабавиться со стилетом — самое оно. Главное не перестараться и не истечь кровью. А то глупо получится.

Алхимик посмотрел на Мили. Изменений не было.

— Слушай, если мы так и останемся здесь сидеть, — сам не понимая зачем, начал Вивьен, — то, скорее всего уже никогда не поднимемся наверх. Ты этого хочешь? — разумеется, ответа не было. Но он и не требовался. Воин говорил скорее для себя, нежели старался достучаться до чародейки. Слова возвращали его самого к реальности, отвлекали ото сна и тяжести в груди. — Давай же, ты можешь, я знаю. Не стоит лежать на холодном полу. Я еще хочу посмотреть на твоих детей. А так ничего с этим может не получиться. Хотя… — он задумался, вспомнив интимные предпочтения Мили. — Ты уж постарайся. А пока открывай глаза, давай.

Его голос звучал тихо и спокойно. Впервые за многие годы подземные чертоги слышали обычную речь. И дело было не в словах, а в интонации. В ней не было ни ненависти, ни отчаянья, ни грандиозных призывов или несбыточных надежд. Ничего, кроме разве что небольшой толики уверенной отрешенности. Будто не был алхимик измучен до последнего предела, и не сидел он в богами забытом склепе, и не лежала рядом с ним умирающая девушка. А раскинулось вокруг них широкое поле с мягкой зеленой травой и из глубокого чистого неба смотрело на прилегших отдохнуть путников теплое солнце.

Он говорил и говорил, удивляясь внезапно нахлынувшей болтливости. Слова срывались с губ сами собой, Вивьен даже не задумывался над ними. Ему всегда было уютнее в тишине, но сейчас она превратилась в злейшего врага — затаившегося и терпеливо выжидающего, когда разомлевшая жертва закроет глаза.

Внезапно до его слуха долетел странно-знакомый шелестящий звук. Вивьен умолк, прислушался. Нет, то определенно были не шаги, что не могло не радовать. Алхимик до боли напрягал слух. Больше всего шум походил на… На журчание обычной проточной воды.