— Когда же тебе надобно будет приблизиться к ней, встаньте оба, воззовите к милосердому Богу, и Он спасет и помилует вас. Не бойся, ибо она предназначена тебе от века, и ты спасешь ее, и она пойдет с тобою, и я знаю, что у тебя будут от нее дети, и будут они братья и сестры, и хватит уже об этом.

И снова мы засмеялись, да так сильно, что слезы потекли у нас из глаз.

— Так вот как это делается! — сказала тетя Есфирь, и взрослые снова засмеялись, переглядываясь.

— «И хватит об этом»! — восклицала тетя Саломея, вызывая новые взрывы хохота среди женщин, как будто матери знали, что в этих словах еще больше смешного, чем мы догадывались.

— Уж ангел-то знает! — веселилась тетя Есфирь. И вдруг все примолкли. Смех стих.

Я увидел, что все сначала смотрели на мою маму, а потом отводили глаза в сторону.

Мама же, опустив голову, помолчала немного, а потом улыбнулась. Она засмеялась. Она качала головой и смеялась, и все подхватили ее смех.

В этой истории было еще много забавных мест, и мы знали их все. От запаха рыбьих внутренностей демон бежал, и тогда ангел связал его. Товия полюбил Сарру, а отцу ее Рагуилу так понравился, что тот не хотел отпускать его из своего дома, и брачный пир длился четырнадцать дней, а когда Товия добрался домой, то он сумел вылечить слепого отца опять же с помощью рыбьих внутренностей, как научил его ангел, и снова был брачный пир, и все были счастливы. Затем шла более серьезная часть истории, длинные и прекрасные молитвы Товии, которые мы все знали наизусть и повторили хором по-гречески.

Когда мы уже близились к концу, Иосиф, который вел нас, стал произносить слова медленнее, как будто здесь они имели для нас большее значение, чем когда мы были в Египте.

— Иерусалим, город Святый! Он накажет тебя за дела сынов твоих и опять помилует сынов праведных. Славь Господа усердно и благословляй Царя веков, чтобы снова сооружена была скиния Его в тебе с радостью…

Мы все подумали о сражениях, что по-прежнему шли в Иерусалиме. Молитва продолжалась, и я постарался отодвинуть воспоминания прочь; я видел теперь храм таким, каким он был до того, как в нем началось побоище.

Я видел высокие стены, видел сотни людей, собравшихся там, чтобы помолиться, проходящих через ванны, через туннель, во двор язычников. Я слышал, как люди выкрикивают строчки из псалмов.

А мы молились, повторяя за Иосифом:

— Многие народы издалека придут к имени Господа Бога с дарами в руках, с дарами Царю Небесному; роды родов восхвалят тебя с восклицаниями радостными…

Внутри меня засиял свет, и я погрузился в сон, сладостный, легкий сон, сквозь который я слышал слова молитвы, все еще лежа на циновке, подложив руку под голову: «И назовут Тебя Избранным и будут звать так во веки веков».

Вот так болезнь покинула наш дом. Смерть покинула наш дом. И вся нечистота исчезла из него. И слезы. И хотя мой сон о странном создании с крыльями и прекрасными глазами все еще беспокоил меня и то, что я не могу никому рассказать о нем, тревожило мое сердце, вскоре я сумел спрятать воспоминание о нем подальше, как спрятал воспоминание о залитом кровью храме. И жизнь снова продолжалась. Я был счастлив и знал это, потому что еще раньше я хорошо понял, что такое несчастье и что такое страх, болезнь и горе. А теперь все это прошло.

Как только мама мне разрешила, я искупался в микве, где вода сейчас была очень холодная и высокая, скрывающая меня с головой, и надел чистые одежды, а потом поднялся по холму к дому великого рава Берехайи. Слуги сказали мне, что он в синагоге, и я отправился туда, не забыв омыть руки в источнике, потому что никто ведь не знал, что я только что вымылся в микве.

Я вошел и сел с краю, удивившись, что в синагоге собралось необычно много народу для этого дня недели. Но вскоре я понял, что все они слушают не раввина, а мужчину, который пришел в Назарет, чтобы рассказать о последних событиях в Иерусалиме. Он был фарисеем, богато одетым, с густой проседью в волосах, прикрытых накидкой.

Среди собравшихся я заметил моего брата Иакова, и Иосифа, и Клеопу. Здесь же были и мои старшие братья.

Рав Берехайя улыбнулся, увидев меня, и жестом велел мне сидеть спокойно, пока мужчины разговаривают.

Незнакомый мне фарисей говорил по-гречески, но время от времени вкратце повторял сказанное на нашем языке.

К началу его рассказа я опоздал и поэтому слушал с середины.

— Этот Сабин, римский прокуратор, приказал своим людям окружить храм, и евреи рассыпались на крыше колоннады. Они бросали в римлян камни. Воздух то и дело прорезали стрелы. Но римские стрелы не могли достать евреев, потому что те сидели слишком высоко. Тогда этот Сабин, этот безбожник, единственной целью всех деяний которого было одно — найти царские сокровища в отсутствие царя, этот жадный человек тайком поджег колоннады, да-да, прекрасные колонны нашего храма с их покрытой лаком позолотой. Они вспыхнули, и евреи оказались в огне. Пожар разошелся мгновенно. Огнем охватило даже крышу храма, колонны пылали сверху донизу. И все золото сгорело в огне. И люди на крыше погибли. Сможем ли пересчитать всех погибших?

Мой страх снова возвращался ко мне. Несмотря на то что в комнате было тепло, я дрожал, как от холода.

— …И римляне бросились прямо в огонь, чтобы добраться до сокровищ Господа, а евреи, беспомощные, могли только смотреть. Римляне ворвались прямо в хранилища. Они обокрали, в своей неутолимой жадности, дом Господа.

Все было так, как я видел в моем сне. Я опустил голову и зажмурился. А фарисей продолжал говорить, и я видел то, о чем он рассказывал.

Битва сменялась новой битвой, римским легионам не было числа, вдоль дорог вырастал лес крестов.