Мы собрали лучшие ветви, что нашли в лесу, предпочитая всем остальным ветки ив, растущих вдоль ручья. И мы поселились в этих кущах, все, и женщины, мужчины, и дети, как будто кущи были нашими домами, и пели радостные псалмы.

Наконец в Назарет пришла новость о том, что Ирод Архелай и Ирод Антипа прибыли домой, а также все остальные, кто ездил к Цезарю Августу. Мы собрались в синагоге, чтобы выслушать рассказ молодого священника, присланного из Иерусалима с целью сообщить последние известия. Он хорошо говорил по-гречески.

Ирод Антипа, сын ужасного Ирода Великого, должен был стать правителем Галилеи и Переи. А Ирод Архелай, которого все еще сильно ненавидели, будет этнархом Иудеи, а другим детям Ирода достались другие провинции. Одной из дочерей отвели дворец в греческом городе Аскалоне. Мне сразу понравилось название этого города.

Когда я позднее спросил Иосифа о прекрасном городе Аскалоне, он сказал мне, что по всему Израилю и Перее и даже в Галилее рассыпаны греческие города — города с храмами в честь идолов из золота и мрамора. Вокруг Галилейского моря стояло десять греческих городов, и они назывались «Десятиградие».

Мне удивительно было слышать это. Я привык к Сепфорису и его еврейскому укладу. Я знал, что Самария — это Самария, и мы не имели никаких дел с самаритянами, хотя они располагались близко к нашим границам. Но я и понятия не имел, что в нашей земле стоят языческие города. Аскалон. Такое красивое название. В голове у меня сложился образ принцессы Саломеи, дочери царя Ирода, гуляющей по своему дворцу в Аскалоне. Что же для меня дворец? Я знал, что это такое, как знал я, что такое языческий храм.

— Вот что значит империя, — сказал мне дядя Клеопа. — Только не расстраивайся из-за этого — из-за того, что среди нас живут все эти иноверцы. Ирод, царь евреев! — язвительно протянул он. — Он построил множество храмов в честь императора и своих языческих богов. Вот вам и царь евреев.

Иосиф жестом велел Клеопе замолчать.

— В этом доме мы — в земле Израиля, — сказал он.

Все засмеялись.

— Ага, — хмыкнул Алфей, — а за дверью начинается империя.

Мы не знали, смеяться над его словами или нет, и Клеопа кивнул нам в знак того, что да, это шутка.

— Но где же начинается Израиль и где заканчивается? — спросил Иаков, сидевший с нами.

— Здесь! — воскликнул Иосиф. — И там! — указал он. — И везде, где соберутся вместе евреи, соблюдающие Закон.

— А мы когда-нибудь увидим эти греческие города? — поинтересовался я.

— Ты видел Александрию, значит, ты видел лучший из них, величайший, — сказал Клеопа. — Ты видел город, который уступает только Риму.

Мы все закивали согласно.

— Помни же тот город и помни все это, — продолжил Клеопа, — поскольку каждый из нас являет собой полную историю того, кто мы такие, понимаешь? Мы были в Египте, как был там наш народ, и так же, как они, мы вернулись домой. Мы видели сражение в храме, и наш народ видел битву под Вавилоном, но теперь храм восстановлен. Мы страдали на пути сюда, как народ наш страдал в пустыне и под бичом врагов, но мы вернулись домой.

Мама оторвалась от своего шитья.

— Ах, так вот почему все было именно так, — негромко воскликнула она, как ребенок, что-то вдруг понявший. Она покачала головой и снова взялась за иголку. — Раньше я не понимала…

— Что? — спросил ее Клеопа.

— Не понимала, почему ангел пришел к Иосифу и сказал ему возвращаться домой, невзирая на кровопролитие и беспорядки. Но ты сейчас все объяснил!

Она взглянула на Иосифа.

Он улыбался, но я думаю, он улыбался потому, что сам раньше не додумался до этого. А ее глаза горели как у ребенка, и она, моя мама, верила как дитя.

— Да, — согласился Иосиф. — Кажется, это разумное объяснение. То был наш путь через пустыню.

Дядя Симон, спавший почти все это время на циновке, положив голову на локоть согнутой руки, при последних словах Иосифа проснулся и сказал сонным голосом:

— Еврей всему может найти разумное объяснение.

Сила расхохотался так, что чуть не упал.

— Нет, — тихо заметила моя мама, — это верно. Все дело в том, как посмотреть. Я помню, в Вифлееме, когда я спрашивала у Господа: «Как? Как?», потом…

Она остановилась и взглянула на меня, а затем провела рукой по моим волосам, как часто это делала. Мне всегда нравилось, когда она гладила меня так, но я не прижался к ней. Я уже вырос.

— А что же случилось в Вифлееме? — спросил я. И вспыхнул от стыда. Я забыл наказ Иосифа не спрашивать об этом. Меня пронзила острая боль. — Простите меня. Я не хотел это говорить, — прошептал я.

Мама ласково посмотрела на меня, и я видел, что она понимает, как мне неловко. Потом она перевела взгляд на Иосифа. Все остальные молчали.