Шрифт:
Мы только что позавтракали.
Ну да, конечно.
Папа?
Что?
А почему на стене написано «Найджела»?
Это... вот... так было. Я снимаю очень задешево, сразу комнату с мебелью и... надписями на стенах. По-моему, у немцев такой обычай или поветрие — да, Нина? Они здесь любят писать на стенах?
Что ты сказал?
Кто хочет, поймет. Этот обычай остался у них с войны.
Ты идешь?
А что, если вы сходите без меня? А я бы пока поразмышлял о театре и, возможно, вздремнул?
Я считаю, тебе надо пойти с нами.
А это что?
Пьеса.
А-а.
А что насчет Бадера?
Бадера?
Он идет на Цугшпитце?
Нет.
Хорошо.
Папа, так ты идешь?
Возможно.
Потрясающий вид.
А мы что говорили!
Да-а. Совершенно потрясающий. Вид.
Смотри, папа!
Да, потрясающе.
Это Австрия.
Правда? Это она так выглядит?
Да.
На вид прекрасная страна.
Телеман! Спокойно.
Я проголодался. Думаешь, у подъемника дают фрицель-шницель?
Держи себя в руках!
Я?
Да.
Я должен держать себя в руках?
Да.
Это ты должна держать себя в руках.
И я тоже.
То есть мы оба должны держать себя в руках?
Да.
Тогда следующий вопрос: что происходит у тебя с Ба...
Замолчи!
Нельзя говорить?
Не при детях.
Что здесь происходит?
Ничего, Хейди.
Вы думаете, я дура?
Нет.
Мы хотим сохранить твое душевное равновесие. И тогда ты, возможно, победишь сегодня вечером Анастасию.
Мне ее никогда не победить.
Что за пораженческий настрой.
Тебя это вряд ли колышет.
Конечно победишь.
Ни за что.
Ты победишь ее, если сохранишь душевное равновесие.
Которое я потеряю, если ты расскажешь мне, что происходит?
Да.
Тем более я хочу знать, что происходит.
Понимаю тебя.
Это касается только взрослых, Хейди. Сожалею, но тебе придется уважать наше с папой право решить это вдвоем между собой.
Но ты-то можешь сказать, папа?
Не знаю, должен ли я.
Не должен!
Папа, скажи.
Если я сделаю это, то дабы показать Хейди, что душевное спокойствие — дутая ценность. Оно не дает ничего стоящего или интересного. Возьмем Джона Макинроя. Ни намека на душевный баланс, и он самый лучший. Для театра душевное спокойствие — смерть. Чистая смерть.
Вот видишь, мама.
Теперь я скажу.
Хватит!
Хейди, у твоей матери роман с Бадером. Такие дела.
Вот говно!
Скажи?! Подумать противно.
У меня в голове не укладывается. Что ты мог это сказать!
Говно!
Уму непостижимо!
И они... они...
Конечно, они сделали это. Дюжину раз. Или больше. Кто знает?
Говно!
Согласен.
У меня нет слов, Телеман.
У меня тоже. Потрясающий вид. Вон — Австрия. Чудо, что за страна!
Привет, это я.
Привет.
К тебе едет Хейди.
Да?
Она теперь не хочет жить со мной.
У-у.
Это все, что ты можешь сказать?
В общем, да. Я ее отлично понимаю. Я сам не хочу жить с тобой.
Знаешь что, я считаю, что ты... что ты...
Знаешь, сейчас тебе лучше помолчать.
Ты считаешь, я должна молчать?
Уверен. Как вчера прошел теннисный матч?
Хейди выиграла.
Ты понимаешь, что это значит?
Нет, Телеман, не понимаю — что это значит?
Это значит, что ты вообще должна помалкивать, Нина. Быть ниже травы и тише воды. А Бадера с его шнеебергскими яйцами и их курицами можешь засунуть себе в известное место. Хотя предпочту, чтобы курицам ты выколола глаза. Просто берешь острый предмет и тычешь курице в глаз, первый раз помучаешься, а потом навостришься и будешь подавать Бадеру яйца из-под куриц, которые когда-то видели горы, покрытые снегом, но теперь не видят ни фига.
Телеман, ты болен.
Хорошо.
Ты болен.
Наверняка.
Папа?
Да?
Когда ты сюда въехал, на стене не было надписи «Найджела».
Не было?
Нет.
Ты хочешь сказать, что это я написал?
Да.
Можно такое предположить.
Ты ее любишь?
Тут все гораздо сложнее.
Что именно?
Разные аспекты, повороты, которые в четырнадцать лет не обязательно понятны.
Она привлекает тебя сексуально?
Я не хотел бы этого комментировать.