Тяжелое бремя легло ему на плечи. Белла не виновата, он напрасно обидел ее.

Он немного отстранился, чтобы стереть слезы с ее бледных щек подушечками пальцев. Иисусе. Она прекрасна, даже когда плачет. От слез обычно краснеет и хлюпает нос, распухают глаза. Но не у Беллы. Он приблизил губы к ее губам и молил о прощении единственным известным ему способом.

Она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Волна желания захлестнула ее. Белла забралась к нему на колени и стала его целовать.

Гидеон взял ее на руки, встал, посадил на край кровати и опустился на колени. Он задрал ей юбки до талии, раздвинул бедра, прижался губами к розовой влажной плоти. Он попотчевал ее легкими выпадами языка, мягким прижатием губ и дразнящим скольжением зубов, прежде чем погрузить внутрь один палец, потом еще один. Ее тело туго сжалось вокруг его пальцев, и он зарычал, чувствуя, как плоть его разбухает.

Белла застонала, выгнулась, пальцы запутались в его волосах, ноги раздвинулись шире. Но он не поднялся вверх по ее телу. Остался там, где был, доставляя ей наслаждение, пока вновь не перебросил ее через край.

 — Гидеон, пожалуйста. Я хочу…

Она застонала, резко втянула воздух, когда он скользнул в нее еще одним пальцем, затем стала вращать бедрами.

— Гидеон. — Она снова потянула его за волосы. Ее затянутые в шелк ноги обвили его спину, пятки прижались к лопаткам — Пожалуйста.

Но он проигнорировал ее просьбу, заставляя взлетать на вершину блаженства снова и снова, пока не выбьется из сил.

— Гидеон. Пожалуйста. Возьми меня.

В этот раз содрогнулся он, застонал. Этот грубоватый приказ из ее уст едва не побудил его нарушить нерушимое правило. Он стал неистово дергать пуговицы ширинки и расстегнул одну, прежде чем пришел в чувство.

Гидеон чертыхнулся, проклиная себя за глупость, — ведь он не взял с собой ни одного французского письма. Он не имел ни малейшего намерения спать с ней, когда отправлялся в особняк, собираясь уехать сразу же после обеда. Его сундук стоял нераспакованным прямо за дверью садового домика. И теперь по собственной глупости он не мог сделать то единственное, чего хотел, в чем нуждался.

Он знал, что это болезненное, примитивное желание, снедающее его, не имеет никакого отношения к последним четырем неделям воздержания. Зато имеет отношение к ней. Он жаждал почувствовать, как ее гибкое тело извивается под ним, как ногти царапают спину, как длинные ноги обвивают его таз. Но дьявол побери!

Хотелось завыть от такой несправедливости, но все же он не мог допустить, чтобы она пострадала от его глупости. Поэтому он утроил усилия, используя все свое мастерство, приобретенное за последние тринадцать лет, с тех пор как потерял невинность в четырнадцатилетнем возрасте, дабы выжать из ее тела все оргазмы до единого.

Но Белла не желала быть обделенной. Она настаивала, повторяя эти два слова снова и снова, до тех пор пока они не стали тем единственным, что он мог слышать, даже заглушая громкий стук сердца и его тяжелое дыхание, подталкивая его к грани, о которой он и не знал, пока он уже не мог больше вынести. Пока не заставил ее замолчать, чтобы эти слова не вытолкнули его за пределы здравомыслия и самообладания. Он поднял голову.

— Нет. — Отказ был резким, гортанным, грубым. Она замерла и испуганно посмотрела на него.

— Я не могу, — сказал Гидеон, увидев, что Белла обиделась.

— Почему? Ты нужен мне, Гидеон.

— Не могу. Не сегодня, Белла. Просто позволь мне доставить тебе наслаждение.

Он видел, что она не может понять, сознавал, что она начинает видеть в этом какого-то рода наказание, воздаяние, месть за ее вызов. Мышцы стройных бедер напряглись под его руками. Поморщившись, Белла отвела взгляд.

— Я не принес… у меня нет с собой… — Он сделал глубокий вдох, силясь собраться с мыслями, подобрать слова. — Я оставил их в садовом домике.

Она снова взглянула на него.

— Что оставил?

— Чехлы. Французские письма. Без них я не войду в тебя.

— Мне все равно, Гидеон. Я хочу тебя.

— Нет, Белла.

— Пожалуйста, Гидеон, Это не имеет значения. Я хочу тебя.

Но это немыслимо без защиты — риск слишком велик. Существуют и другие способы предотвратить зачатие, и все же Гидеон решил не рисковать.

— Нет, Белла. Пожалуйста, не настаивай. Я не могу. Сегодня позволь мне подарить тебе только такое наслаждение, а завтра у тебя будет все.

Стоя на коленях, полностью в ее власти, он затаил дыхание, боясь, что она будет настаивать. Или, хуже того, неправильно воспримет его отказ. Или, еще хуже, прогонит его.

Удерживая его настороженный взгляд, Белла кивнула.

— Завтра, — прошептала она.

Улыбка облегчения осветила его лицо.

Завтра.

И он сдержал свое обещание.