— Я не могу покинуть моих родителей, — произнесла Мэри довольно уверенно.

— Без сомнения, — мисс д'Арси уже была готова к подобному возражению, — им почти нечем заняться здесь, в гостинице, в эти зимние месяцы. Никаких путешественников. К тому же мне сказали, вся скотина уже в загонах… ее ведь не придется пасти до самой весны.

— Они спокойны, только когда я рядом, — возразила Мэри.

— В самом деле, Амариллис. — Миссис Мур беспокоилась о том, как бы побыстрее вернуться, пока не начало темнеть: всего две недели назад женщина и двое малышей — какие-то бродяги — были обнаружены на вершине Винлаттерского перевала, всего в миле от того места, где они теперь сидели, насмерть замерзшими. — Я действительно думаю, что мы достаточно уговаривали дорогую Мэри. Насколько вы решительно настроены сделать ее своей компаньонкой, настолько она намерена остаться дома. И, — миссис Мур добавила, уже больше даже не пытаясь замаскировать облегчение, — я вполне понимаю ее решение. Присматривать за престарелыми родителями всегда было делом праведным. А теперь нам пора отправляться, моя дорогая. Снега еще выпало не слишком много, однако может начаться мороз, и мне вовсе не хочется застрять здесь, в Баттермире. — Эта удивительная мысль застала миссис Мур врасплох.

— Вот уж что бы мне понравилось, — воскликнула Амариллис, — спрятаться здесь ото всех, в этой долине, рядом с Мэри, вести беседы день за днем, и никто не сможет помешать нам… окруженным лишь снегами и льдом и непроходимыми горами!

Миссис Мур метнулась к двери в состоянии явного возбуждения.

— Амариллис, теперь я вынуждена велеть вам отправляться, и немедленно. — На сей раз лексикон ее мужа пришелся как нельзя более кстати и возымел действие: мисс д'Арси уступила.

— Мы вернемся, милая моя Мэри, еще раз до нашего отъезда. Мы приедем и уж тогда обязательно уговорим отправиться с нами.

— Если только с дорогами будет все в порядке, — вставила миссис Мур, теперь уже стоя у открытой двери, весьма недвусмысленно поторапливая с отъездом.

— До свидания, дорогая Мэри, и обязательно принимайте медовую микстуру.

— До свидания, Мэри… вы такая чувствительная особа.

— До свидания. До свидания.

Похоже, обе дамы нисколько не ожидали, что Мэри поднимется и отправится проводить их во двор, и девушка воспользовалась такой возможностью. Сначала ее матушка проводила их до дверей, а затем отец помог сесть в коляску, и пожилая пара вынуждена была стоять на морозе, пока карета с двумя леди не скрылась из виду.

Вошла Дэмсон, и Мэри, которая за последние несколько недель довольно сильно привязалась к этой славной кошечке, взяла ее к себе на колени и принялась поглаживать… Торф все еще горел в камине. Свет дня проникал в комнату сквозь два маленьких оконца. Снег заглушал звуки. Поговаривали, что в этом году зима будет суровая, если судить по поведению барсуков, кротов, белок… она приняла еще несколько капель опия и задремала.

Когда мать Мэри проводила мистера Фентона в гостиную, девушка уже спала. Мать было вздумала разбудить ее, однако бывший учитель предупреждающе вскинул руку, и миссис Робинсон пришлось оставить дочь в покое. Он отдал ей кое-какие распоряжения шепотом, и хозяйка дома принесла ему немного чая, а затем мистер Фентон уселся на стул поближе к камину, готовый ждать момента, когда Мэри пробудится. Он уже отдал все необходимые распоряжения, чтобы остаться в гостинице надолго, его лошадь успели разместить в теплой конюшне.

Он смотрел на Мэри в смятении. Она была сонной, бледной, с нездоровым цветом лица, свободно распущенные волосы ниспадали каскадами и были грязны; утратив свою неповторимую красоту и грацию, выделявшие ее среди всех сверстниц, она выглядела заурядной — нарочито заурядной — замарашкой. Оборка ее платья разошлась по шву на всю видимую длину. И вместо чувства острой жалости — а оно должно было появиться — мистер Фентон ощутил нечто сродни облегчению, оттого что он не несет ответственности за нее. Устыдившись собственных чувств, он постарался настроить себя на благожелательный лад и принялся пить чай у пылающего камина, получая от этого действия немалое удовольствие, которое ни в коей мере не пострадало от дурных мыслей.

Проснувшись, Мэри все никак не могла сфокусировать взгляд, и это должно было бы насторожить его, навести на мысли о ее новой привычке, однако ему куда удобней было прятаться за прежними своими представлениями о ее невинности и полном здравии.

— Мистер Фентон?

— Да, Мэри.

Она улыбнулась, криво, одной стороной губ, той судорожной и нервной улыбкой, которая привела его в полное замешательство.

— А, мистер Фентон, — повторила она, довольно резко обрезая слоги, как ему показалось, и оттого он почувствовал себя и вовсе неуютно.

— Как поживаешь, Мэри?

— Как поживаю?

Она испытующе посмотрела на него — теперь уж ни малейшей улыбки — тем долгим, пронизывающим взглядом, который вдруг заставил его почувствовать себя виноватым. У него неожиданно пересохло в горле.

— Вам обязательно надо спрашивать, как я поживаю? Разве вы не можете себе представить, каково мне теперь, мистер Фентон?

— Разумеется, могу.

— Отлично! — Она быстро потянулась и взяла бокал с вином, который уже был загодя приправлен несколькими каплями опия. Затем она с удовольствием сделала несколько глотков. Решив, что вино в данной ситуации не более чем полезное средство для восстановления сил, Фентон не нашел повода высказать комментарии.

— Должно быть, это весьма мучительно для тебя.

— Было очень мучительно, мистер Фентон.

— Я намеревался навестить тебя еще раньше.

— Я надеялась, что вы приедете. Ваше здоровье. — Она подняла бокал.

— Я посчитал, что ты предпочтешь остаться в одиночестве.

— Ну что ж, по крайней мере, вы хотя бы подумали об этом.

Ее ответ прозвучал грубо, даже нагло. Что-то новое, нечто совершенно нехарактерное для ее мягкой натуры, для той скромной ученицы, которой он так долго восторгался. Мистеру Фентону это совершенно не нравилось, однако, прекрасно осознавая, что в данную минуту она куда более удручена, нежели ему даже могло представиться, он всеми силами попытался, проигнорировав ее выпад, удержаться в рамках приличия.