— Да, да, — четко и решительно отчеканил бабушкин голос. — Сейчас я его приведу.

Быстрые, лишь немного шаркающие шаги, и:

— Митя! Митя, вставай. Ты здесь нужен.

«Кому еще?» — Митя недовольно оторвал щеку от мягкого и теплого бока подушки. С улицы в щитовой дачный домик уже наплывала жара. Митя провел ладонью по шее, вытер липкий отвратительный пот.

— Вставай, — на пороге комнатки появилась Любовь Андреевна. — Уже половина десятого. Там тебя ждут.

— Кто еще?

— Вставай, одевайся, увидишь.

По тому, как это было сказано, по лицу, по решительной складке между бровей, по выпрямленной осанке Любови Андреевны Митя понял, что промедление неуместно.

Он молча поднялся с кровати и, пыхтя под тяжестью недосыпа, стал одеваться, путаясь в рукавах и штанинах, не сразу отыскивая попрятавшиеся под мебель кроссовки. Один — под этажеркой, другой — за ножкой кровати.

Любовь Андреевна не стала его дожидаться, вышла, и, зашнуровывая обувку, он снова услышал голоса. Все равно ничего не понять. Теперь на улице разговаривали тихо и вроде немного спокойнее.

Все еще недоумевая кому и зачем он понадобился, лишь немного тревожась, Митя появился на маленьком крылечке.

«Ни фига себе! Целая делегация!

Тася, Вася, их папаша, сторож дядя толя и Петрович.

— Ну вот он, вышел, — сказала Любовь Андреевна и добавила: — Раз уж вы в дом не идете.

— Ну куда мы все, — виновато пробормотал Петрович.

— А что такое? — подал голос Митя.

Почему — то никто ему сразу не ответил. Но в наступившей тишине он и сам понял, что дело, которое привело „делегации“, слишком серьезно. Даже Петрович спрятал свою золотозубую улыбку.

Наконец, после мучительных мгновений молчания заговорил Таси — Васечкин папа.

— Понимаешь, ты только не подумай… Но кое — что мы просто объяснить не можем… и понять, — добавил он после еще одной короткой паузы. — Да, странно. Поэтому…

— Да что такое — то? — взмолился Митя. — Чего вы не можете понять?

Опять пауза.

— Мотобайк украли, буркнула Таська.

— Как украли?! — Новость действительно ошеломила Митю.

— Увели ночью со двора, — уже более уверенно заговорил соседский папаша. — Не заводя мотора.

— У них ключа не было. Вот он, — Таська всем показала маленький ключик с ярким брелком.

— А я — то при чем? — выдавил Митя, у которого неприятно похолодело внутри.

И снова ему никто сразу не ответил.

— Все, — решительно заявила Любовь Андреевна. — Все, идемте в дом. Уж как — нибудь разместимся. И без разговоров.

Так Митя узнал о похищении драндула, а все известные подробности он слушал в столовой.

— И не входил никто, и не выходил, — бубнил дядя Толя. — И ворота я открывал только раз Гусакову, когда он на своем „Опеле“ приехал. В два часа ночи. И потом — все. И до утра. И никого не видел. И не спал.

— Толян, да мы это знаем, — осаживал его Петрович. — Никто на тебя ничего, успокойся. Вот только как они его… это непонятно. Через забор без шума не перекинешь. Да и тяжелый.

— А почему вы вообще решили, Николай Петрович, что воров было много? — спросила Любовь Андреевна.

— Как так много? — не понял фермер.

— Ну вы же говорите: „они его“.

—

Ну — у, а что один? Не — ет, это слишком сложно, через ворота же не выезжали. Тут и на стреме кто — то стоять должен. И вообще, один так воровать не будет. Да зараевские это, точно. Больше некому.

„Ах, вот в чем дело?“ — Митя начал догадываться, почему все собрались именно в их доме.

— И я говорю, что они, — согласно кивал дядя Толя. — А кому еще? Кому вообще нужна эта тарантайка?

— Ничего себе тарантайка, — обиженно вмешалась в разговор Таська. — мотобайк знаете сколько стоит? Он…

— Тасенька, помолчи, пожалуйста, когда взрослые разговаривают, — ласково, но стандартно приглушил голос дочери Сергей Евгеньевич.

Таська побледнела, как обычно, на сей раз от обиды.

— Ага, как Митя, так его спрашивают. Как я — помолчи.

Реплику дочери Сергей Евгеньевич проигнорировал. Зато заговорил Митя.

— А чего меня спрашивать? Я тут при чем? Я про это ничего не знаю!

— Точно ничего? — спросил, вдруг прищурившись и по — птичьи склонив голову набок, дядя Толя.

— Ничего…

— А когда ты вчера домой пришел, Митя, вот бабушка твоя говорит, что поздно, ты ничего не заметил? — этот длинный вопрос задал уже Сергей Евгеньевич.

— Не — ет, ничего.