— Да, — жестко сказал генерал. — Это — Космос!

Они проваливались в черную дыру, враждебное всему живому пространство сжималось, дыхание останавливалось.

— Ничего хуже предложить не могу! — неожиданно рассвирепел генерал. — Работа для сильных и настоящих! Адская! Каторжная! Опасная! А вы что думали, Звезды Героев этим ребятам просто так дают? За красивые глазки? Да по мне легче через три смерти пройти, чем полгода вкалывать на станции и не терять формы! И коль вы, Наталья Васильевна, все знаете, хочу услышать: что думаете по этому поводу? Только, пожалуйста, — добавил он мягче, — без этого, без этого.

Наташа подняла на него большие печальные глаза, через силу улыбнулась.

— Я не буду плакать, Николай Дмитриевич. Только напрасно вы хотите знать мое мнение — думать, как вы, как Саня, как Командир, я не могу. Понимаете? Я вижу мир глазами женщины. Ваше опасное ремесло мне неподвластно. Я боюсь высоты, лягушек, перед Космосом испытываю неистребимое чувство страха — почти панический ужас. Но та работа, которую вы предлагаете старшему лейтенанту Сергееву, моему будущему мужу, это работа и для меня. Понимаете, для меня тоже, для нас двоих. Только Сане в ней достаются опасность, риск, напряжение, усталость, а мне — ожидание, бессонные ночи, вечные волнения, слезы. И нельзя унывать. Распускать нюни, как вы, мужчины, говорите. Нельзя превращаться в домработницу или домашнюю хозяйку. Нельзя обабиваться, толстеть, терять женственность. Это, может быть, не легче, а даже труднее, чем управлять космическим кораблем или годами жить на орбитальной станции. Но, понимаете, так устроен мир: ни один самый умный, самый сильный, самый гениальный мужчина не может полностью раскрыться, полностью проявить свои возможности и дарования, если рядом с ним нет настоящей женщины. Это не максимализм, нет. Рядом с Марксом была Женни. С Владимиром Ильичей — Надежда Константиновна. С Пушкиным — несравненная Натали. Петрарку вдохновляла Лаура… Пусть не покажется кощунством, — Наташа говорила горячо, страстно, — но поставьте на место этих прекрасных женщин какую-то мещанку, вроде Лили Ропаевой, какую-нибудь посредственность и — история не досчитается многих имен. Или эти имена будут звучать в другой оркестровке. Понимаете? Женщина, слабая женщина, вдохновляет мужчину, стремящегося в своем изначалии к движению, к борьбе. Женщина возвышает его душу и помогает стать Солдатом и Поэтом, Гражданином и Художником. Но эта же женщина может и убить в мужчине задатки Поэта или Художника. Понимаете? И ваше предложение, Николай Дмитриевич, — закончила она, — это огромная ответственность не только для летчика Сергеева, но и для меня тоже. Огромная! Быть женой истребителя — куда ни шло, но женой космонавта?!.

Словно бесконечно устав от этого монолога, от внутренней борьбы, от напряженной работы мысли, она откинулась на спинку стула и отрешенным взглядом посмотрела на красные гвоздики, стоящие в центре стола. Мужчины сидели серьезные, задумчивые. Саню колотила дрожь, точно будущий покоритель Космоса стоял перед распахнувшейся бездной — за все семнадцать лет дружбы он никогда не видел Наташку такой. Не маленькая беззащитная девочка сидела рядом с ним, а мудрая, взрослая женщина. И, глядя на нее, Саня начинал понемногу осознавать, что никогда, в сущности, не знал Наташки, никогда не подозревал, что своими поступками (засыпала песком глаза хулиганам, украла щенков, отдубасила Федьку Калякина и многими, очень многими другими) она не только защищала их дружбу, но и разжигала в нем огонь веры и надежды, озаряла жизненную дорогу светом. Саня вспомнил вдруг все мальчишеские беды и несчастья — всё до последнего, — вспомнил военный госпиталь, где решалась его судьба после той неудачной посадки в училище, и какие бы картины ни проявлялись в потревоженной памяти — везде в трудные минуты он видел рядом с собой верную Пятницу. Сейчас она тоже была с ним: отрешенная и задумчивая. Как никогда задумчивая и отрешенная. Но понемногу ее глаза теплели, наполнялись светом, наконец, поправив волосы, она подбадривающе улыбнулась Сане мягкой, нежной улыбкой, и он понял — прочитал ответ в ее глазах: Пятница сделала выбор и их решения совпали. Вдвоем, вместе они взваливали на себя нелегкую ношу, но теперь она не казалась такой тяжелой, как прежде.

— Спасибо вам, Наталья Васильевна, — сказал генерал. — Вы открылись мне с новой, неожиданной стороны, и я благодарен случаю за это. И рад, что у моего товарища по авиационному цеху такая замечательная во всех отношениях, настоящая невеста.

Наташка засмеялась.

— Как здорово! Сколько прекрасных слов я сегодня услышала!

— Мы не мастера на красивые слова, Наталья Васильевна, — сердечно сказал Командир. — Но я от всей души присоединяюсь к Николаю Дмитриевичу.

— Что же, — гордо вскинула носик Наташка. — Осталось подтвердить слова делом. Мясо стынет, граждане разбойники!

И мужчины набросились на прекрасное мясо, которое даже в холодном виде не потеряло своих вкусовых качеств, и с удовольствием подтвердили слова делом. А потом с еще большим удовольствием подняли бокалы за самое яркое и загадочное творение природы — за Женщину — и стоя, как полагается настоящим рыцарям, осушили фужеры с золотистым напитком. Но Время уже подстегивало их, Время звало в дорогу, и генерал, встав из-за стола, крепко обнял и расцеловал молодую пару и, завидуя белой завистью их чистому счастью, приказал пригласить на все свадьбы — на ту, что будет через полгода, и на серебряную, и на золотую, и на платиновую.

— Я ни о чем не спрашиваю, — улыбнулся сказочно помолодевший генерал Матвеев. — Я читаю ответ в ваших глазах. Вызов — через неделю!

Генерал Матвеев слово сдержал — вызов пришел. Пришел на восьмой день, когда Саня, с упоением открутив в зоне сложный пилотаж — словно в баньке березовым веничком попарился, — обсуждал с тремя «К» проблемы контакта с внеземными цивилизациями. Механик, устроившись под горячим соплом двигателя, рисовал на листке бумаги непонятные иероглифы и предлагал вести поиск в районе Сириуса — там, по его мнению, возможна разумная жизнь. Он уже приготовился выложить основные аргументы, как спор неожиданным образом оборвался — старлея доблестных ВВС вызвали в штаб. Даже подали на стоянку дежурный автобус, попросту — карету, чтобы летчик не задержался где-нибудь в пути. Такие почести ничего хорошего не предвещали, и Саня на всякий случай приготовился к худшему. Но когда увидел сердитого начштаба, а на столе выписанные на имя офицера Сергеева проездные документы и командировочное предписание, все понял. Не удержавшись, расцвел в улыбке, растянув рот до ушей.

— Вы, Сергеев, командируетесь в столицу нашей Родины Москву, — не приглашая сесть, буркнул начштаба. — Для чего — сами знаете. Хотя, думаю, не по столицам вам надо ездить, а летать. Летный план, так сказать, выполнять. Но у меня приказ. Вот получите и распишитесь, — он протянул документы.

Саня аккуратно расписался. Начштаба повертел перед глазами его автограф и, видимо оставшись недоволен, совсем набычился.

— Вы, Сергеев, смотрите! Смотрите, говорю! На ответственное дело идете! Это вам не арбузы на самолете возить. Улавливаете мою мысль? Чтоб без этого. Без этого, ясно?! Чтоб наш полк в столице нашей Родины не посрамили! Чтоб не забывали, из какого вы полка, говорю!

— Есть не посрамить честь полка!

— Идите… Постойте! — начштаба грузно вышел из-за стола, краснея, протянул руку. — Желаю успеха! От всего сердца! — и так сжал, будто Саня и вправду собирался возить арбузы на всех боевых самолетах ВВС.

— Спасибо, Василий Степанович!

— Да смотрите, без этого! Без этого, говорю!

— Так точно, без этого!

В тот же день Саня уехал.

Стоял теперь в пустом коридоре скорого поезда, глядел в вагонное окно, чувствуя, как бесстыдно-откровенно счастлив, и счастье его свежо и остро, потому что молод, неисчерпаемо здоров, потому что стучат колеса и впереди ожидает неизвестность, а позади остался аэродром, товарищи, память — связующее звено между прошлым и настоящим. Мимо летели дорожные столбы, полустанки, леса, поля, деревушки, озера, и все казалось старлею доблестных ВВС необыкновенным и сказочным. И разноцветные домики, один краше другого, и стрелочницы с желтыми флажками, и машины, снующие по дорогам, и недвижное небо, и облака — вся русская земля с ее необозримыми просторами, с далеким манящим горизонтом. С детским восторгом он вспомнил доброго начальника штаба, неизвестно зачем напускающего на себя строгий и хмурый вид, вспомнил крепкое рукопожатие и всю безвозвратно растаявшую неделю, отпущенную на отдых — каждый день, каждую минуту вспомнил, — и ушедшее, канувшее в вечность снова вернулось, заволновало. Он увидел густую черную ночь, звездные россыпи, Наташку в меховой куртке, себя рядом, притихший военный городок.