— Видишь, Саня, тот равносторонний треугольник? — показывая в южный сектор неба, требовательно спрашивала Наташка. — Одна вершина треугольника — красная звезда Бетельгейзе, альфа Ориона. Другая — белый Сириус, альфа Большого Пса. Третья вершина — желтоватый Процион, или альфа Малого Пса.

— Нат, а как переводится название Проциона?

— Восходящий раньше Сириуса. Нам с тобой, Саня, Процион очень нужен. Это навигационная звезда.

— По ней можно определить страны света?

— И страны света, и даже курс. Видишь, как сверкает! Одна из ярких звезд неба. По блеску уступает только Сириусу.

— А сколько лететь до Сириуса?

— Лететь? — засмеялась Наташка. — Почти девять световых лет! До Проциона — одиннадцать.

— Одиннадцать лет со скоростью света?! Значит, эти звезды очень большие?

— Еще какие большие! По массе Сириус в три раза больше нашего Солнца, Процион — в полтора раза. Но светят они куда ярче. Сириус в двадцать два раза ярче Солнца, а Процион — в десять раз. Так что, Саня, если бы мы сейчас оказались на Проционе, мы бы даже не увидели наше Солнышко невооруженным глазом — такая это слабая звезда.

— Жалко, — вздохнул Саня. — Я думал, Солнце видно из всех галактик.

— Ты не печалься, — подбодрила Наташка. — Солнце работает надежно. И дает жизнь. Не то что мертвый Сириус или Процион.

— А разве там не может быть жизни?

— Нет, Саня. Ее погубили белые карлики — невидимые спутники Сириуса и Проциона.

— Невидимые? Как же их увидели?

— Их никто не видел — о них догадались. Своим страшным тяготением белые карлики вызывают возмущение главных звезд и выдают себя.

— А почему карлики?

— Понимаешь, Саня, у них уже выгорел водород и ядра атомов упаковались так компактно — просто жуть! Один кубический сантиметр вещества белого карлика весит четыре тысячи килограммов. Представляешь?!

— Ничего себе кубик!

— Даже не поиграешь. Когда-то белые карлики считались сверхплотными звездами. А потом ученые открыли еще более плотные звезды — нейтронные. Только ты меня перебиваешь. Слушай про Процион.

— Мы уже пришли к Громовым, Нат.

— Вот жалко. Ну ничего, я тебе потом расскажу. Ты, Саня, должен знать навигационные звезды.

И Наташка рассказывала про далекие Солнца, попавшие в кабалу к белым карликам, про гигантские трагедии Вселенной, про загадочную частицу нейтрино, из которой, как из яйца, вылупился мир. Старлей доблестных ВВС слушал ее с раскрытым ртом и, как почемучка, засыпал вопросами. Границы недоступного расширились для него в те осенние ночи, когда воздух был особенно свеж и прозрачен, а небо казалось иссиня-черным и бездонным. Яркая, беспричинная улыбка то и дело вспыхивала на его лице, а почему она появлялась — к месту и не к месту — он толком не знал.

— Ты, Санеська, все улыбаешься, и улыбаешься, — сказала Маришка, когда они пили у Громовых чай. — Тебе холошо, да, Санеська?

— Очень хорошо, Мариша! — подтвердил он, удивляясь, что ребенок одним словом открыл истину.

— Здолово! Положи тогда мне еще валенья. Валенье такое вкусное-плевкусное!

— А ты не перемажешься?

— Нет, Санеська. Я аккулатная девоська.

Он с удовольствием ухаживал за Маришкой, потешно шепелявящей от того, что выпали сразу два зуба, за Наташкой, расспрашивал Громова о делах летных (начал тосковать по самолетам), уплетал за обе щеки воздушные безе, приготовленные Верой, и ему нравился этот дом, где сохранили большой стол, за которым можно собираться всей семьей, нравилось пить обжигающе ароматный чай, просто молчать и слушать.

— Значит, ты уезжаешь, Санечка? — спросила Вера, когда они вышли в прихожую.

— Сначала Наташу провожу.

— А вот Никодимушка мой отказался, — засмеялась Вера, ласково обнимая мужа. — Я сначала запечалилась: ненаглядный-то мой все на небо поглядывает и молчит. Не иначе, думаю, лыжи навострил. А он отказался.

— От чего отказался?

— Дело прошлое. — Вера быстро взглянула на мужа. — Тайны никакой нет. Его, Санечка, уговаривали инструктором к космонавтам перейти.

— Инструктором?

— По самолетам. Учить космонавтов летать. Говорят: приказ из Москвы будет. А раз в Москве хлопочут, значит, уважают Никодимушку, значит, твердо все. А он отказался.

— Мать, — рявкнул вечный комэск. — Выключай форсаж!

Он рявкнул не со злостью, а добродушно — так лишь, чтобы женщина не забывала о стоящем рядом мужчине, — но Саня понял: майору Никодиму Громову пришлось много передумать, прежде чем он принял решение и отказался.

— Заманчиво, конечно, не скрою. Только какой из меня инструктор? Я же боевой летчик, Саня! Бо-е-вой! Да и годы не те — тут в полку точку ставить надо. Это у вас, молодых, все впереди, — он весело, по-медвежьи сграбастал Саню и Наташку. — Желаем вам, как в народе говорится, счастья бочку, а через год сына и дочку. Больно замечательная вы пара! Верно говорю, мать?