Шрифт:
Тоже вроде в будке за двойным стеклом; приходится и нервничать, а порой добавлять свои рубли-полтинники, потому что в спешке нетрудно принять трехрублевую бумажку за пятерку…
Нет, дорога жизни Зубалжат никогда не была устлана мягким паласом. Отец погиб на войне, мать не пережила потери, и девочку определили в детский дом. В свой срок Зубалжат вышла замуж, родила дочь, но семья не сложилась. Муж был не против жены с дипломом, только отъезды в столицу для сдачи сессии его не устраивали. Охотно поверил он сплетням и уехал в другой город. Время показало, кто был прав, и виноватый пожелал сохранить семью. Но тут взбунтовалась уже взрослая дочь, Фатьма. Как чужого встретила, все сказала, что накипело на сердце:
— Как ты жалел меня, маленькую, так теперь я жалею тебя, старенького! Выбирай, мама, или этот человек — или я.
Когда женщина воспитывает ребенка без мужа, да еще если ребенок этот единственный, тогда дочь ли, сын — забирает власть в доме, считает себя если не старшим, то главным.
Зубалжат осталась с дочерью. А Фатьма с каждым годом становилась все более своевластной. Еще в школе числилась в активе, избирали ее и старостой, и пионервожатой, потом пригласили в аппарат райкома комсомола. Правда, в сектор учета, работа тихая, только мать все чаще замечала: дочь не просит, а почти приказывает. Но как не простить своей единственной? Фатьма была светом в окне одинокой жизни кассирши. Не зря говорят — и ежиха своего ежонка зовет: «Мой бархатный!»
— Чай у тебя, Зубалжат, как всегда, вкусный, — благодарит Кичи-Калайчи. — А ты, Дибир, как находишь?
Адвокат, смущаясь, как девушка, опускает глаза.
— Чай, почтенный Кичи-Калайчи, я бы сказал, ароматный. Не каждая хозяйка сможет так приготовить.
— Позвольте, еще налью! — польщенная Зубалжаг снова наполняет стаканы густым терпковатым чаем.
— Спасибо, мне достаточно.
— Ну, а вы, Кичи-Калайчи, не откажетесь еще стаканчик?
— Всегда пожалуйста.
— Как поживаешь, Зубалжат? Все еще одна?
— Почему «одна»? Дочь со мной. Маленькая — но семья.
— Семья-то, конечно, семья, только ведь до поры, до срока… У Фатьмы есть жених, значит, скоро расстаешься с дочерью.
— Тогда и о себе подумаю. Есть один добрый человек, тоже врач-рентгенолог, овдовел, детей растит сам…
— Счастья желаю тебе, Зубалжат. А не побоишься на двоих детей выйти?
— Что вы, Кичи-Калайчи! Его сыновья старше моей Фатьмы. Уже внуки растут, так что я сразу стану многодетной бабушкой! Но сначала надо выдать Фатьму — не в горских обычаях старухе бежать в загс впереди собственной дочери. Верно ведь?
— Материнская правда твоя, Зубалжат. Все правильно сказала.
— Ваша дочь играет на пианино? — спросил Дибир, открывая сияющую лаком крышку.
— В десятом классе загорелась было: «Мама, купи инструмент!» Были у меня деньги отложены — внесла и в рассрочку два года выплачивала. А вскоре дочь охладела к музыке: «Скучные, бесконечные сольфеджио! А преподаватель не разрешает играть по слуху то, что мне нравится! Не буду учиться! Пианино можешь продать. Лучше купи сервант».
— Да, на серванте играть учиться не надо. Поставил — и набивай посудой… — заметил Кичи-Калайчи, но тут же сменил тему. — За кого засватала свое сокровище, Зубалжат?
— Помолвки пока не было… Есть один лирический тенор… всю зиму покашливал под окном Фатьмы.
— И такая есть специальность? — полюбопытствовал Кичи-Калайчи, хотя прекрасно знал: Бадави не только отличный винодел, но и ведущий солист народного театра оперы. Они и познакомились на республиканском смотре, куда старика садовода пригласили как почетного члена жюри. Тогда винодела отметили наградой за исполнение романса, слова и музыку которого, кстати, сочинил сам Бадави.
Притихшему залу юность доверяла грусть неразделенного чувства:
Светлый месяц сладко светит…Я зову — ты приходишь ко мне.Что ж ты, сердце, болишь на рассвете?Горько знать — это было во сне,Это было, но было во сне…— Что вы, Кичи-Калайчи! Он только вечерами кашляет, а днем делом занят! Совхоз, где Бадави работает виноделом, снова премию получил на международной выставке. Вроде парень душевный, хотя несколько заносчив. Впрочем, ему есть чем гордиться.
— Слышал я… Зубалжат, ты не очень одобряешь выбор дочери?
— И ты поверил? Чтоб я стала мешать счастью своей Фатьмы?! Давно уже все-все, что надо, приготовила к ее свадьбе…
— В добрый час! — вставляет утешительное словечко Дибир, видя огорчение доброй женщины.
— Спасибо на добром слове! — кивает благодарная хозяйка. — Желаю и вам счастья в семье.
— Да он закоренелый холостяк! — смеется Кичи-Калайчи, ввергая в краску адвоката. И сразу, посерьезнев, деловито справляется: — Сколько калыма просишь?
Теперь заря опаляет щеки Зубалжат. Схватив газету, она остужает пламень смущения, но говорит твердо: