Хазред быстро коснулся пальцем губы.

– Они возвращаются, - криво ухмыльнулся троллок.
– Я же говорил, что они вернутся.

– Безумцы, - покачал головой Гирсу.
– Туман сожрет их.

– Это уже началось, - сказал Хазред.
– Туман уже пожирает их. Он начал с их душ, а скоро завладеет и телами.

Хазред быстро обернулся, как будто почувствовал на себе чей-то взгляд. Но во мраке наступившего вечера ничего не было видно.

***

Теперь Пенна осталась в одиночестве. Надеяться больше не на кого. Сумерки постепенно сгущались, солнце втянуло под горизонт последние лучи. Болото стремительно изменялось прямо на глазах. Туман расступился. Густая мгла легла на зеленые кочки. Мрак струился между черными, причудливо изогнутыми стволами деревьев.

Тишина повисла над болотами. Пенна воспринимала эту тишину так, словно та была неким живым существом. Ни единого крика не доносилось больше до слуха девушки, хотя она знала, что многие ее товарищи еще живы. Даже ветер затих, и смолкли незримые таинственные создания, что обитали где-то в трясинах.

Нечто приближалось к одинокой лучнице, и мрак одевал незримое доселе существо, точно плащ.

Девушка увидела, как заколебались впереди болотные кочки, как побежали круги по смертоносному озерцу - раскрытому рту жадной бездны. Кем бы ни было то существо, что движется сейчас к Пенне. оно опасно. Опаснее даже, чем туман-убийца, несущий чуму.

Сдавленное хихиканье раздалось совсем близко. Пенна опустила глаза и разглядела наконец того, кто удерживал ее за щиколотку. Это была крохотная черная русалка. Ее личико напоминало стрекозиное: гигантские зеленые глаза, сглаженный нос и маленький сжатый ротик при полном отсутствии подбородка. Очень смуглое тельце изгибалось, высовываясь из болотной травы, хвост напряженно подрагивал. Тонкие, как хворостинки, ручки с непомерно длинными и очень сильными пальцами крепко удерживали Пенну на месте.

Ротик русалки хищно задвигался, сделался больше. Стали видны жвала. Существо явно забавлялось происходящим. Вертикальные зрачки в зеленых глазах расширились, и Пенна увидела в них отражение того, кто шагал сейчас сюда.

В ужасе девушка обернулась. Ее пальцы застыли, словно приросли к луку. Она оцепенела, не в силах пошевелиться.

Он оказался гораздо ближе, чем она предполагала. Он остановился в двух шагах от нее - рослый, с бледной, ослепительно белой кожей, в длинной, ниспадающей до самой земли, просторной мантии, черной с явственно проступающими золотыми узорами. Тьма лежала на его плечах, струилась из его глаз.

Черты его лица и строение тела пыли как у человека - и вместе с тем он, в отличие от некоторых созданий, которые были искажены тьмой, никогда и не являлся человеком.

Выше самого рослого мужчины по меньшей мере на полголовы, широкоплечий, он обладал на удивление маленькими, изящными, почти женскими ручками. Тонкие перчатки без пальцев оставляли на свободе длинные красные ногти. Очень острые и твердые, почти как когти хищника.

От его лица Пенна не могла оторвать глаз. Правильные черты были неподвижны, как у статуи. Нежная улыбка застыла в углах губ. Пенна отчетливо видела желтоватые клыки, которые существо то и дело пробовало языком.

Губы Пенны шевельнулись, и она беззвучно прошептала:

– Кто ты?

– Тзаттог, - прозвучал тихий, спокойный голос.
– Тзаттог.

– Это твое имя?

У нее подкашивались ноги, и она понимала, что хватается за слова, за разговор, как за последнюю ниточку, которая удерживает Пенну в мире живых. Прекратится разговор, и ниточка оборвется: наступит вечная, ничем не нарушимая тишина…

– Тзаттог. Это я, - повторило существо.
– Мое имя, моя сущность.

– Имя не может быть сущностью, - сказала Пенна.
– Имя - это знак, звук для называния.

– Земля исторгла меня, когда чумной туман ее отравил, - сказал Тзаттог.
– Моя сущность - в служении. Я служу Ей.

– Земле?
– не поняла Пенна.

Тзаттог благоговейно коснулся груди рукой.

– Ей… Те из моих жертв, кто видел меня, но остался жив, называют меня «принц-упырь», - прибавил Тзаттог.- Это неправильное имя, но оно мне нравится.

– Наверное, они считают тебя упырем из-за клыков, - предположила Пенна.

Он коснулся острого клыка кончиком пальца. Полилась кровь, и Тзаттог обтер ее о свою шею. Как заметила Пенна - о то место, куда перед рассветом вонзилась стрела.

– У меня есть клыки, и я не люблю солнечный свет, - подтвердил Тзаттог.
– Я иногда пью кровь но я не ем кровь. Я не такой, как обычные упыри. Другой. И ты - моя.

Пенна вдруг поняла, что не может пошевелиться. Голос принца-упыря зачаровал ее, словно Тзаттог обладал волшебной властью превращать своих собеседников в камень.