Чезьюбл. Одну минутку… Летиция!

Мисс Призм. Да, доктор Чезьюбл!

Чезьюбл. Летиция, я пришел к заключению, что христианская церковь первых веков в некоторых вопросах все-таки ошибалась. Хотя, возможно, это объясняется тем, что в древние тексты вкрались ошибки… Словом, я имею честь просить вашей руки.

Мисс Призм. Фредерик, в данный момент я не не в состоянии найти нужных слов, которые выразили бы то, что пылает в моем сердце. Но вечером я отправлю вам три последние тетради моего дневника, чтобы, читая их, вы смогли в полной мере узнать, какие чувства я испытывала к вам на протяжении последних восемнадцати месяцев.

Входит Мерримен.

Мерримен. Кучер леди Брэкнелл говорит, что больше он ждать не может.

Леди Брэкнелл (встает). И в самом деле, нужно поторопиться, если я хочу сегодня вернуться в Лондон. (Смотрит на часы.) Так, я вижу, что пропустила ни много ни мало девять поездов. Остался один — последний. (Мерримен уходит; леди Брэкнелл направляется к двери.) Призм, из сказанного вами доктору Чезьюблу я могу сделать вывод, что вы до сих пор еще не отказались от пагубной страсти писать беллетристику в трех томах. Ну а если вы и в самом деле собираетесь начать семейную жизнь, что в вашем возрасте представляется мне дерзким вызовом вездесущему и всезнающему провидению, хочу выразить надежду, что вы будете не столь безалаберной с вашим супругом, как когда-то с вверенным вашим заботам младенцем, и не станете оставлять бедного доктора Чезьюбла на железнодорожных станциях лежащим внутри саквояжей, ящиков, чемоданов и вместилищ иного рода. К тому же учтите, что в камерах хранения всегда ужасные сквозняки. (Мисс Призм кротко кивает головой.) Доктор Чезьюбл, я вам искренне желаю всего самого хорошего, и если крещение, как вы говорите, действительно является своего рода вторым рождением, я вам настоятельно советую окрестить мисс Призм — и как можно быстрее. Быть заново рожденной — это как раз то, что ей больше всего сейчас нужно. Ну а соответствует ли эта процедура практике христианской церкви первых веков или не соответствует, этого я не знаю. Но у меня сильное подозрение, что у них вообще не возникало столь современных проблем. (Поворачивается, лучезарно улыбаясь, к Сесили, ласково треплет ее по щеке.) До чего же вы милая девочка! Мы вас ожидаем в ближайшие дни к нам в гости на Гроувенор-стрит — мы живем в верхней части улицы.

Сесили. Благодарю вас, тетя Огаста.

Леди Брэкнелл. Пойдем, Гвендолен.

Гвендолен (Джеку). Мой единственный!.. Но, кстати, кто именно из единственных — Джек или Эрнест? Или вас зовут как-то еще по-другому? Ведь вы только что стали кем-то иным.

Джек. Боже!.. Я совсем об этом забыл. Ваше решение относительно моего имени остается неизменным?

Гвендолен. Я неизменна во всем, кроме своих привязанностей.

Сесили. Какая все-таки у вас благородная натура, Гвендолен!

Джек. В этот вопрос нужно внести полную ясность, и немедленно! Тетя Огаста, прошу вас, задержитесь еще на минутку. Скажите, был ли я крещен к тому времени, как мисс Призм оставила меня в своем саквояже? Только умоляю вас, тетя Агата, сохраняйте хладнокровие. Это один из самых важных моментов в моей жизни, и от вашего ответа зависит многое.

Леди Брэкнелл (очень хладнокровно). Ваши любящие родители тратили на вас тьму денег, осыпая вас всеми мыслимыми и немыслимыми благами, в числе которых было и крещение.

Джек. В таком случае я все-таки был крещен. В этом больше сомнений нет. Но какое мне дали при крещении имя? Я готов выслушать правду, пусть даже она будет самой ужасной.

Леди Брэкнелл (после паузы). Будучи старшим сыном, вы, естественно, получили имя отца.

Джек (нетерпеливо). Это понятно, но как звали моего отца? Только, пожалуйста, не будьте такой хладнокровной, тетя Огаста. Это один из самых важных моментов в моей жизни, и от вашего ответа зависит многое.

Леди Брэкнелл (задумчиво). Сейчас уже не могу вспомнить имя генерала Монкриффа. Ваша бедная мама, обращаясь к нему, всегда называла его «генералом». Это я помню очень хорошо. Собственно говоря, я не думаю, что она осмелилась бы назвать его по имени. Но у меня нет сомнений, что какое-то имя у него все же было. И хоть он отличался грубоватыми манерами, чудаком он ни в малейшей степени не был — то ли вследствие индийского климата, то ли женитьбы, то ли несварения желудка, то ли вследствие каких-то других вещей. Он был методичен и даже педантичен в мелочах повседневной жизни — пожалуй, чересчур, как я не раз говорила сестре.

Джек. Алджи, неужели и ты не помнишь, как звали нашего отца?

Алджернон. Дорогой мой, нас даже не представили друг другу. Он умер, когда мне еще и году не было.

Джек. Его имя непременно должно быть в списках офицерского состава армии того времени. Как вы думаете, тетя Огаста?

Леди Брэкнелл. Генерал был по своей сути человеком миролюбивым, за исключением, конечно, семейной жизни. Но я не сомневаюсь, что имя его упоминается в любом военном справочнике.

Джек. Списки офицерского состава армии… они же здесь, в этой комнате, причем за последние сорок лет. (Бросается к книжным полкам, выхватывает один за другим тома и распределяет их среди присутствующих.) Так, это вам, доктор Чезьюбл. Мисс Призм, вам два тома. Сесили, ты будешь записывать самое важное из найденного. А ты, Алджернон, если у тебя остались хоть какие-то сыновние чувства, поищи имя нашего отца в английской истории. Тетя Огаста, пожалуйста, мобилизуйте весь ваш острый, как у мужчин, ум для решения этой сложной проблемы. Ну а вы, Гвендолен… впрочем, нет, это не для ваших нервов. Пусть поисками такого рода занимаются менее философские натуры — вроде наших.