Бес, отошедший от шока, настроился на благодушный лад, да и пара стаканов водки дала о себе знать. Он оживленно рассказывал о прошедших выборах, о том, с чем ему пришлось столкнуться на посту мэра:

– Ты прикинь, какая тема – воруют вагонами, и никто не сел! – возбужденно говорил он, похрустывая соленым огурцом. – И главное – никто ведь не просит, все идут и несут добровольно! Надо землю – несут бабло, надо в какой-то проект попасть на бюджетные средства – тоже несут! Кругом все повязаны и помазаны.

– А тебе это нравится, я смотрю? – поинтересовалась Марина, поддев ломтик лимона с блюдца.

– Да не то чтобы… Но прикольно, – признался Гришка, снова берясь за бутылку. – Я ж и не знал, что оно так бывает. Все ведь верим, что власть – она честная, что за нас. Да ни фига не за нас – за себя она, только за себя, за свой карман.

– Открыл Америку, – фыркнула Марина.

– А у вас там не так, что ли?

– У нас – нет, – подтвердила она, насыпая соль на тыл кисти и выдавливая несколько капель лимонного сока. – У нас за взятку сажают, лишая всего-всего. И потом фиг ты к государственной службе даже на сто футов приблизишься. Нет, у нас за места держатся… – и осеклась, словно услышав себя со стороны.

«У нас…» Оказывается, что за три года она успела привыкнуть к мысли о том, что ее дом теперь там, в Англии, в Бристоле. И говорит об этом даже сейчас, находясь в родном городе. Как будто вычеркнула из своей жизни годы, проведенные здесь.

Ветка тоже поняла, о чем сейчас думает ее подруга, а потому пересела на подлокотник ее кресла, обняла за плечи:

– Не надо… Твой дом и здесь тоже, мы тебе всегда рады. Если надумаешь переехать обратно – всегда есть, у кого остановиться. Да и коттедж мастифовский Колька не продал, ремонт сделал, содержит его в полном порядке.

– Это хорошо, – отозвалась Марина, отправляя в рот текилу и слизывая с руки соль с лимонным соком. – Но такое соседство мне не нужно. Вернее – не мне, Кольке. У него семья, ребенок, а рядом со мной, как на пороховой бочке. Не хочу чувствовать себя виноватой, если что.

– Тебя здесь никто не тронет, покуда я у власти и «при власти», – вмешался Бес. – Черных больше нет, а те, что есть, чихнуть боятся. Постарался твой отморозок Жека на славу – до сих пор легенды ходят.

«А вот это уже теплее! – насторожилась Марина. – Думаю, что мне и не придется ничего вызнавать специально – еще пара стаканов, и Гришка выложит сам».

Ее мобильный зажужжал на столе, и Коваль, дотянувшись, посмотрела на дисплей. Номер оказался незнакомым. Подумав, отвечать или не отвечать, она все же сказала «алло». Это оказался Лаврентий Шалвович.

– Мэриэнн, простите за поздний звонок, у вас там вечер уже.

– Ничего-ничего, все в порядке. У вас что-то срочное?

– Да, секундочку. – В трубке что-то щелкнуло, а потом раздался голос Женьки:

– Котенок, привет, мое счастье!

Марина едва не заорала во весь голос, но сдержалась, встала и вышла на кухню:

– Женечка, родной мой, как ты там?

– У меня все в порядке, не переживай. Ты мне вот что скажи – за каким хреном ты поперлась туда? Меня спасать? Не надо, я сказал тебе это еще на свидании.

– Молчать! – рявкнула Коваль. – Это не тебе решать, понял? Будет так, как я скажу! И ты будешь делать то, что скажу я! Так всегда было, и так будет, уясни это!

– Не ори! – взвился Хохол. – Опять башку свою дырявую подставляешь?!

– Я же сказала – молчать! Я не могу сидеть и смотреть, как ты хоронишь себя в тюрьме из-за меня!

– Мэриэнн, – совсем другим тоном проговорил вдруг Женька, и Коваль сбилась. – Я прошу тебя, родная, девочка моя, – прекрати. Прекрати, если ты меня хоть чуть-чуть любишь. Я не хочу, чтобы ты знала подробности, ты возненавидишь меня. Я не хочу… А так, если ты успокоишься, я тоже буду спокоен, отсижу, сколько дадут…

– Да заткнись ты! – взмолилась Марина, чувствуя, что по щекам потекли слезы. – Я буду любить тебя, даже если узнаю, что ты самый кровавый маньяк из ныне живущих…

– Зато я не смогу делать вид, что все по-прежнему.

– Ты скрывал от меня три года – и жил спокойно.

– Да – только поэтому. Если бы рассказал, не смог бы.

– Женя… Женя, я умоляю тебя – не делай мне больно. У меня нет больше никого, только ты. Так, и почему ты хочешь лишить меня этого? За что?

– Не плачь… – хрипло попросил Хохол, не выносивший ее слез. – Я очень тебя прошу…

– Да, не буду… но поклянись, что не станешь сопротивляться, сделаешь все, что я попрошу.

В трубке послышался прерывистый вздох. Марина молча ждала – знала, что себялюбивому Хохлу очень трудно освоиться с мыслью о том, что придется снова подчиниться. Но противостоять ей он никогда не мог.