По поводу «парфюма». Русские варвары, естественно, курили, дым валил, как из труб «Броненосца Потемкина», но Вильямса это не смущало: «У нас кондиционер и вентиляционная вытяжка». И Вильямс просил обратить внимание, что каждое блюдо «парфюмэ».

Тут я встрял, и по делу: «На русский язык трудно перевести „парфюмэ“. Парфюмерия у нас имеет иной смысл. Слово „ароматизированный“ тоже не подходит, ибо намекает на химию». Вильямс изволил меня выслушать с благосклонностью и задумался. Воспользовавшись паузой, возник Андрей Грачев, бывший пресс-атташе президента Горбачева, а в то время — корреспондент «Нового времени»:

— А вы знаете, кто такой Анатолий Гладилин? Он пишет не только для американской «Панорамы» и «Московских новостей». Он наш живой классик. В советской литературе, в эпоху оттепели…

И так далее.

Какое это произвело впечатление на Вильямса? Представьте себе: идет симфонический концерт — Моцарт, Вивальди, между скерцо и рондо-каприччиозо зал благоговейно затих, и вдруг кто-то встает и начинает бойко выкрикивать: «А вот пирожки жареные с капустой! Очень рекомендую!». Что сделает разгневанный дирижер? Бросит палочку и убежит за кулисы? Ни один мускул не дрогнул на лице Вильямса. Проигнорировав варварскую вылазку, Вильямс продолжал как ни в чем не бывало:

— Ги Савуа часто предлагает в своем меню блюда с неожиданными сочетаниями. Так, ему пришла идея соединить в горячей закуске мидии и пластинчатые грибы, сопровождая их подливкой из двух этих компонентов…

Обед успешно продвигался по накатанным рельсам. Подали суп из артишоков с трюфелями и слоеным пирогом с шампиньонами. Запеченного голубя с теплыми весенними салатами в натуральном соусе (цитирую дословно по ресторанному меню, напечатанному на русском языке). А я заметил, что Вильямс отламывает кусочек хлеба, тщательно собирает им соус со своей тарелки и отправляет в рот. Жест, который я не видел с голодного лета сорок шестого года, когда мы в пионерском лагере так же вылизывали тарелки. Я понял, что тем самым Вильямс учит русских: соус — это ценность, шедевр кулинарии, нельзя оставлять ни капли!

Кстати, о ценностях. «Какие цены в ресторане?» — спросил Андрей Грачев. После секундного колебания Вильямс ответил: «Разумные». «Это значит — 800 франков за обед?» — сообразил всезнающий Грачев. «Как дорого! — подумал я. — Впрочем, в престижном ресторане…». И произнес вслух:

— Восемьсот франков с пары?

По реакции стола я понял, что очень удачно пошутил. Виталий Дымарский, корреспондент «РИА-Новости», тихо меня поправил: «Восемьсот франков с рыла, не считая вина».

На десерт подали нечто потрясающе живописное. Я бы не трогал, просто бы любовался рисунком аквамаринового соуса на тарелке. В меню сие чудо называлось: «Хрустяще-Нежные Зеленые Яблоки со Свежей Ванилью в Соусе „Минутка“». В бокал подлили нечто восхитительное. «Мускат», — угадал Грачев. «Мускат де Ривезальт», — вежливо уточнил официант. Разница, для тех кто понимает… Потом последовал еще какой-то десерт, но, несмотря на укоризненные взгляды Вильямса, я его не трогал. Не влезало!

И вот появился герой дня, Ги Савуа, стройный, небольшого роста, моложавый месье, в белой поварской куртке и белом колпаке. Его, как в театре, встретили аплодисментами. Вспыхнули блицы. Корреспондент радио поднес микрофон. Импровизированная пресс-конференция. Кто-то спросил: «Как вам удается среди такого пиршества сохранять фигуру?»

— Секрет прост, — ответил Ги Савуа. — Пятнадцать часов работаю, четыре часа бегаю, пять часов сплю.

Я глянул на часы. Полпятого! Я безнадежно опаздывал на свидание. Ведь я думал, что обед кончится где-то часа в три, и на это время назначил встречу. В общем, российская пресса продолжала «гулять по буфету», а я отвалил. Позвонил из первого автомата. Хорошо, что мой товарищ работал дома. Сказал, что ждет.

…Я медленно бреду к Триумфальной Арке. По идее, мне все должны завидовать. Только что прекрасно отобедал в прекрасном ресторане. Редко кому так везет. Париж, солнце, молоденькие дамы щеголяют загорелыми коленками. Красота, блаженство…

Жить не хотелось.

«Что за странная привычка у людей, — думал я, — нажираться среди бела дня?» Я чувствовал себя как воздушный шар, который вместо водорода накачали цементом. Я понял, что если не совершу марш-бросок по Елисейским Полям и еще кружок на пару километров, то сдохну. И тут я вспомнил Фобоса. Вот с кем у меня совпадал режим в смысле питания и прогулок! В последний раз меня пригласили в Лос-Анджелес к Фобосу, чтобы в отсутствие хозяина я прогуливал собаку, кормил ее и стерег дом. (Разве я еще что-то делал? Не помню.) По утрам я насыпал Фобосу из мешка какие-то шарики, заливал их водой, а вечерами накладывал из холодильника что-то себе в тарелку, заливал, вернее, запивал более крепким, и обоим нам хватало, вполне были довольны. И он, и я любили гулять по Диккенс-стрит и по Вентуре-бульвару. Что же касается развлечений, то Фобосу было достаточно кусочка соленого печенья, а мне — телефонных звонков. Какая здоровая жизнь!

Я приехал к товарищу, мы сели в кафе. Я хлебал кофе и делал вид, что внимательно слушаю. Слушать было трудно, мой организм переваривал деликатесы Ги Савуа, однако я старался. Мой старый друг рассказывал интересные вещи: как он ездит в Москву, как ведет переговоры с российскими министерствами, банками и промышленниками. Раньше он вел переговоры о миллионных контрактах, теперь — о миллиардных. Минуточку! Я не сказал, что он заключил или заключает контракты, я сказал, что он ведет переговоры. И так в течение нескольких лет. Какая у товарища целеустремленность и вера в себя!

— Между прочим, — вскользь заметил товарищ, — ты же мне помог связаться с Н. Если я подпишу контракт, то попрошу, чтобы они и тебе отчисляли несколько процентов. Им это ничего не стоит.

Тут я включился и подумал: несколько процентов с миллиарда — это уже кое-что. Тогда у меня будет возможность…

Почаще заходить в ресторан Ги Савуа? Фигу! Пусть это делают «новые русские».

…тогда у меня будет возможность опять поехать в Лос-Анджелес и гулять с Фобосом.