Как мне кажется, косвенно я ответил на вопросы о путевках. С путевками нет проблем, так как нет самих путевок. Добро пожаловать, будь вы из России, Америки, хоть из Африки. Даже в разгар сезона всегда найдете жилье, а это главное. Дальше пойдете к врачу, он назначит лечение. Запишетесь в регистратуре терм, вам составят расписание процедур. Заплатите в кассе. Да, такая вот маленькая деталь — за все надо платить.

Мистика какая-то, но я слышу тяжелый вздох наших читателей: «Мол, вы сами вспомнили санаторий старых большевиков. Разумеется, конечно, путевочку в Мацесту или Кисловодск доставали с трудом, чаше по блату, но доставали и, бывало, со значительной скидкой. Новые русские миллионеры могут лечиться и в Нери-Ле-Бен, и в Виши, а нам теперь и наши привычные курорты не по карману. Да и французских старичков жалко. И пусть их пенсию не сравнить с нашей, но на пенсию особо не разгуляешься»…

Что ж, о ситуации, в которой оказались бывшие советские санатории, много пишут в российской прессе. Не знаю, кого такое положение вещей может радовать. От себя добавлю свежий пример. Летом мои родственники поехали в Крым, в знаменитый Дом творчества писателей в Коктебеле. Раньше, в сезон, путевку туда получали лишь секретари Союза и члены правления. А тут я написал письмо в Москву — дескать, раз меня восстановили в Союзе писателей — уважьте. Уважили. И поселили моих родственников в номере люкс. А в люксе вся сантехника разворована, горячей воды нет, холодную включают на два часа три раза в неделю. В писательской столовой ни одного ножа! Кормили отвратительно. Потом мои родственники подсчитали, что на деньги, истраченные на Коктебель, они могли бы слетать из Москвы на Кипр, отдохнуть там месяц, да еще бы сэкономили. А если бы речь шла не об отдыхе, а о лечении, т. е. о здоровье? Короче, я искренне сочувствую российским пенсионерам. И мне наплевать, были они раньше в партии или нет. Увы, старость не радость.

А вот французских старичков жалеть не надо. Согласен, на пенсию особо не разгуляешься. Однако когда француз отправляется на воды не по собственному желанию, а по предписанию врача, то Социальное страхование оплачивает ему все лечение. И процедуры, и докторов. На все сто процентов. Правда, остаются расходы на проживание. Тут воля ваша. Можете снять номер в трехзвездочном отеле и гулять в ресторане по меню. А можно, как моя жена, поселиться в пансионе. Большая комната с балконом и туалетом. Трехразовое питание в столовой на первом этаже. И за все это, в пересчете на валюту, ставшую привычной для россиян — сорок пять долларов в день. Для Франции — сказочно мало. Причем, часть из этих расходов Социальное страхование возвращает. И компенсирует частично расходы на транспорт (стоимость железнодорожного билета второго класса от вашего города до Нери-Ле-Бэн). Есть ли неудобства в пансионной жизни? Телевизор в холле, один на всех. Обед и ужин строго по расписанию. Меню комплексное. Если не нравится блюдо, его можно заменить, но тогда доплатите. Да, несколько стеснительно, но что характерно — в сентябре, повторяю, половина отелей в городе забили окна и двери, а в пансионе был полный комплект, и комнату в нем жена зарезервировала за месяц. Как видите, не она одна оказалось такой умной, пенсионеры считать умеют.

Чуть не забыл последнюю подробность. Лечебная вода в Нери-Ле-Бэн (не та, в которой купаются, а которую пьют) — бесплатная. Около терм из скульптурной пасти какого-то зверя хлещет струя. Подставляй стаканы, или бидон, или бочку. Но как объяснил моей жене доброжелательный старичок, курортник-рецидивист с многолетним стажем — эта вода не вино, ее надо пить умеренно и осторожно.

Быть в моде во Франции очень трудно. Еще труднее, жалуются социологи, объяснить и понять, почему мода меняется. Недавние кумиры Франции, например, звезды телеэкрана Кристоф Дешаванн, Кристин Браво, писатели Маргерит Дюра, Сан-Антонио, певец Майкл Джексон, киноактер Марлон Брандо уже мало кого интересуют. Как пишут французские журналисты, борющиеся за чистоту французского языка против англицизмов, они «в ауте». Зато в самом зените популярности — защитник бездомных аббат Пьер, Далай-Лама, ультра-коммунистка Арлетт Лягийер, Джон-Джон Кеннеди, сын покойного президента, музыкальный ансамбль «Роллинг Стоунс». Исследователи, проводящие опрос общественного мнения, упорно допытываются, по какой причине такой-то или такое-то в моде? В ответ обычно слышат: «потому что в моде!» Все. Точка. Итак, прошла мода на курение, «голодный режим» для сохранения фигуры, на феминизм, на активность в профсоюзом движении, на летний отдых на Корсике, на Лазурном Берегу и на путешествия по экзотическим южным островам. Но стало модно иметь ребенка, но при этом вести личную жизнь, не съезжаясь с любовником или с любовницей (каждый остается в своем доме), модны мобильные телефоны, факсы, летний отдых в деревне или в горах, книги Габриэля Гарсиа Маркеса и Роберта Мерля, живопись Сезанна и Пикассо, индийские и китайские готовые кулинарные блюда, пицца, белое вино, мексиканская текила, русская водка. Теннис, бег трусцой, лыжи, гольф, каратэ, красные спортивные машины, лимузины типа «Роллс-Ройс» потеряли свою привлекательность. В моде машины с кондиционером, водные лыжи, серфинг, летние музыкальные фестивали, оливковое масло.

Изменилась мода и в общественных отношениях. 89 процентов французов верят в семью, 80 процентов доверяют добровольным ассоциациям, 50 процентов — администрации и лишь 10 процентов — профессиональным политикам. Да, Франция живет бурно, но все эти увлечения и поветрия волнуют молодежь и людей, которые служат, работают, ведут собственное дело. Большая часть Франции (23 процента населения, согласно опросам социологических институтов) в этой жизни совершенно не участвует.

Итак, четверть Франции. В данную категорию входят владельцы мелких крестьянских хозяйств, жители отдаленных деревень, инвалиды, безработные, отчаявшиеся что-то найти, и в первую очередь, старики-пенсионеры. Современный мир им внушает ужас. Майкл Джексон, «Роллинг Стоунс», мобильные телефоны, факсы, мексиканская текила, серфинг и японские мотоциклы — для них одинаковая абракадабра. Инстинктивное их желание — плотно закрыть двери и окна, чтобы в дом или в квартиру не попадали отголоски модной, шумной сегодняшней суеты, и тем самым спрятаться в мир, который им дорог и близок, в мир воспоминаний, в мир прошлого.

Я мало знаком с французской деревней, о ней не берусь писать. А вот городские жители, входящие в эту категорию, мне известны. Условно говоря, я бы назвал их «людьми первых этажей». Да, наших русских первых этажей, окна которых на уровне глаз прохожего. Повторяю, название условное, многие живут в муниципальных домах на самой верхотуре или в собственных маленьких домиках в пригороде, однако психология у них одна — психология людей первых этажей.

На фотографиях старого Парижа запечатлены такие сцены: старушка вынесла стул из своей квартиры на тротуар, сидит, вяжет; пожилая пара удобно устроилась у своего окна на первом этаже и наблюдает за прохожими; компания дам преклонного возраста на стульчиках и табуретках расположилась у подъезда своего дома… Эти фотографии точно характеризуют городской быт тогдашней Франции. До 60-х годов нашего столетия жизнь улицы была главным развлечением для пенсионеров и домохозяек. Люди годами не покидали пределы своего квартала, зато свой квартал они знали наизусть. Для зоркого соседского ока не было тайной, почему месьё Жан в неурочный час отправился в кафе выпить стакан вина (значит, поругался с женой), или к кому идет вечером, стыдливо пряча глаза, мадмуазель Нинет. Возвращаясь с работы или с рынка, горожане останавливались у открытых окон соседей, здоровались, интересовались самочувствием, обменивались новостями. Естественно, основным источником информации были консьержки, непременные жители первых этажей. Но заиметь квартиру на «ред-шоссе» (так во Франции называют первый этаж) мечтали чуть ли не все старики. В том же доме снять или купить квартиру на первом этаже стоит значительно дешевле, а пенсионеры вынуждены считать каждый франк. Не надо со стулом или с тяжелыми сумками карабкаться по лестнице (лифты тогда были далеко не во всех домах, да и им французы традиционно не доверяли — опять сломаются). На первом этаже открываешь окно — и словно погружаешься в гущу жизни, не чувствуешь одиночества. Высунувшись из окна, можно было окликнуть лавочника, что напротив, и через пару минут услужливый мальчишка принесет в бумажном пакете к обеду ломтик ветчины, салат, бифштекс.

В шестидесятых годах автомобили, телевизор, большие магазины резко изменили лицо города. Исчезли меленькие лавки, и улица разом опустела. Бесконечный рев моторов, грохот машин, бензинная вонь не только гонят с тротуара, но и заставляют держать окна закрытыми. Телевизор разобщил людей — новости, кинофильмы, развлекательные программы каждый смотрит у себя в квартире на голубом экране. Раньше чужак был виден издалека, улица провожала его десятками настороженных взглядов. Ныне шляется столько постороннего народу, да еще понаехало негров и арабов, в газетах пишут о росте преступности, приметят старушку у окошка, взломают квартиру, ограбят — кто увидит? То есть все преимущества первых этажей теперь превратились в ловушку. Вот почему с наступлением темноты на первых этажах, как по команде, опускаются ставни, а многие так и живут с закрытыми ставнями, без дневного света. Конечно, на первом этаже существует особая солидарность: люди ходят друг к другу в гости — пить кофе, играть в карты (когда-то сиживали в кафе, сейчас это дорогое удовольствие), покупают больным лекарства, встречаются в церкви. Разговоры о детях, о внуках, разумеется, о здоровье и о тех друзьях и подружках, которых уж нет. Люди первых этажей хранят верность старым книгам, старым привязанностям, мелодиям пятидесятых годов и фильмам с Фернанделем и Луи де Фюнесом. И еще такая деталь: у старушек на первом этаже идеальная чистота, и когда они с тележкой пускаются в долгое путешествие на рынок или в ближайший супермаркет, то надевают лучшие наряды и тщательно пудрятся.

Во Франции поколение дедушек и бабушек галантно называют «третьим возрастом». С «третьим возрастом» заигрывают политики (какой процент избирателей!), ему адресуется множество печатных изданий (какая клиентура для врачей и фармацевтов!), а телевидение, как самому массовому и усидчивому зрителю, посвящает специальные передачи.

«Третий возраст» во Франции не такой боевой, как в Америке (американцы и в семьдесят лет прыгают, как сумасшедшие, с самолета на самолет, путешествуя по миру), но и не такой пришибленный и выжатый, как российские пенсионеры. «Третий возраст» тоже любит туристские поездки по Южной Европе, предпочитает сменить свою парижскую квартиру на домик в Провансе и там разводит свой сад, для собственного удовольствия. «Третий возраст» еще активен в местной муниципальной жизни, после обеда играет в «петанку», а вечером не прочь пойти в театр. Но люди первых этажей, хоть и относятся к той же категории, — статья особая. По причине недостатка здоровья или денег, они твердо знают, что им никогда не вырваться из больших городов, не купить домик на юге, а в деревне им просто не выжить (действительно, как без машины добираться до супермаркета за 30 километров?). Маленькая квартирка, где все раз и навсегда расставлено по местам, ставни на окнах, закрывающиеся наглухо, несколько друзей из соседних домов, семейный врач, который помнит наизусть ваши хвори, приветливая аптекарша, старый лавочник, который держится, несмотря на конкуренцию больших магазинов — вот та хрупкая скорлупа, защищающая людей первого этажа от модной, переменчивой современности, несущейся на огромных скоростях. Им этот мир чужд и они давно не пытаются его понять. Единственное их желание — достойно прожить остаток своих дней и не быть в тягость своим детям и внукам (если таковые имеются). Под Рождество мэрии устраивают торжественный бесплатный обед для «третьего возраста», и вот там собираются все люди первых этажей, разодетые, как на бал, возможно, последний в их жизни…