Набоков Владимир
Шрифт:
8 …счастливый талант… — галлицизм. См., например, поэму «Бедняга» Вольтера («Le Pauvre Diable»).
J'ai de l'esprit alors, ettous mes vers Ont, comme moi, l'heureux talent de plaire; Je suis aim'e des dames que je sers. [128]9 См. коммент. к гл. 1, IV, 12
13—14 Огнем нежданных эпиграмм — еще один галлицизм. Ср.: le feu d'une saillie [129] .
128
Я остроумен, и все мои стихи, как я сам, / Имеют счастливое достоинство нравиться, / Любим я дамами, которым услужаю (фр.)
129
Огонь остроумия (фр.)
1—4 В первом наброске первых четырех стихов читаем (2369, л. 5 об.):
На зло суду Зоилов строгих — Конечно не был он педант — В Онегине по мненью многих — Скрывался <не один> талант —5—8 Томашевский (Акад. 1937) цитирует черновую рукопись (2369, л. 6 об.):
Мой друг пылал от нетерпенья Избавиться навек ученья: Большого света блеск и шум Давно пленяли юный ум.В беловой рукописи вторая половина строфы выглядит так:
Подозревали в нем талант; И мог Евгений, в самом деле, Вести приятный разговор — А иногда ученый спор — О господине Мармонтеле, О карбонарах, о Парни, Об генерале Жомини.Сейчас эти аллюзии уже не столь жизненны. Итальянское тайное общество, стремящееся установить республику; генерал императора Франции, швейцарец по происхождению, ставший адъютантом императора Российского, — несомненно, все эти темы вполне характерны для 1810-х гг., хотя такое их сочетание не обязательно типично. Барон Анри Жомини (1779–1869), отрекшийся от Наполеона и присягнувший в 1813 г. Александру I, был популярен в российских военных училищах. Его основной восьмитомный труд по военной науке — «Trait'e des grandes op'erations militaires contenant l'histoire critique des campagnes de Fr'ed'eric II, compar'ees `a celles de l'empereur Napol'eon; avec un recueil des principes g'en'eraux de l'art de la guerre» [130] (Paris, 1811—1816). Согласно автору, основополагающий принцип этого «искусства» «consiste `a op'erer avec la plus grande masse de ses forses un effort combin'e sur le point d'ecisif» [131] (VIII, p. 681).
130
«Трактат о великих военных операциях, содержащий критическое описание кампаний Фридриха II в сравнении с кампаниями императора Наполеона, с приложением главных принципов военного искусства» (фр.)
131
«Состоит в том, чтобы с наибольшими силами произвести массированный удар в решающей точке сражения» (фр.)
«Нравственные повести» Мармонтеля (см. коммент. к гл. 5, XXIII, 10) тогда читали почти все, но сейчас добродушная ирония такого сочетания слов уже не воспринимается, и Пушкин поступил дальновидно, отказавшись от трудноуловимых ассоциаций частного порядка. Что же до Эвариста Дезире Дефоржа, шевалье де Парни (1753–1814), то Евгения могла интересовать не его лирическая поэзия, а скорее занятные (хотя и длинноватые) богохульства в «Войне богов» («La Guerre des Dieux»; см. коммент. к гл. 3, XXIX, 13, 14). Дерзости одной эпохи становятся банальностями эпохи следующей, и двадцать лет спустя «проказником» Эваристом восторгался лишь какой-нибудь казарменный esprit fort [132] , месье Бовари-p`ere [133] и законченный филистер Оме {12} .
132
Вольнодумец (фр.)
133
Отец (фр.)
8—14 В черновой рукописи последние семь стихов выглядят так (2369, л. 6):
В нем дамы видели талант — И мог он с ними <в самом деле> Вести <ученый разговор> И <даже> мужественный спор О Бейроне, о Манюэле, О карбонарах, о Парни, Об генерале Жомини.Другие отвергнутые варианты на том же листе (стих 12):
О Мирабо, об Мармонтеле… О Бергами, о Манюэле… О Benjamin о Манюэле…и (стих 13):
О магнетизме, о Парни… О<б> Бенжамене — о Парни…Вместо правильного Байрон у Пушкина Бейрон — распространенная русская (точнее, балтийская) ошибка того времени. (Так, переведенный Жуковским «Шильонский узник» в издании 1822 г. озаглавлен: «Шильонский узник, поэма лорда Бейрона».) Далее упоминаются: Жак Антуан Манюэль (1775–1827), французский политик и оратор, Оноре Габриэль Виктор Рикетти, граф де Мирабо (1749–1791), французский оратор и революционер; Бартоломео Бергами, фаворит королевы Каролины (1768–1821), супруги регента (Георга IV), — здесь имеются в виду апокрифические «Записки господина барона Пергами» («M'emoires de Monsieur le Baron Pergami». Paris, 1820), популярные в анонимном переводе с итальянского, и, наконец, Анри Бенжамен Констан де Ребек (1767–1830), французский писатель и оратор.
VI
1—4 Эти строки можно истолковать двояко; либо (1) «так как латынь устарела, неудивительно, что Онегин мог всего лишь разбирать эпиграфы» и т. д. (и в этом случае так будет означать «таким образом», «следовательно»); либо (2) «хотя латынь вышла из моды, он все же умел разбирать эпиграфы» и т. д. Первый вариант мне представляется бессмысленным. Какими бы скудными ни были познания Онегина в избитых латинских цитатах, они скорее противопоставление, нежели результат исходной ситуации; второй, правильный с моей точки зрения, вариант не лишен юмора «Латынь устарела, но, хотите верьте, хотите нет, он и впрямь мог расшифровывать затертые эпиграфы и беседовать о Ювенале [во французском переводе]!» Отклик этой иронии есть в VIII, 1–2: