–  Все не так, - кивнул я и отложил ложку.

Климков, видимо, собирался с мыслями.

–  Понимаешь, Борисов, - сказал он, когда я взялся за второе, - поломать без пользы такую машину! Ведь она уральским металлургам вскочила в копеечку, а? Ну, что им напишет майор, как напишет? Ты попробуй, напиши. У меня прямо руки отнимаются, когда я подумаю, как о таком деле написать… Что в ней поломано?

–  Центроплан.

–  Всего? Выходит, можно похоронить.

Я не ответил, а Климков продолжал:

–  Нет, ты пойми, какую ты загубил машину, Борисов! Есть тебе за что отвечать! Это, поверь мне, это почувствовать надо.

–  Да не я же поломал, меня ж тут и не было, пойми ты, мудрец!

Климков задумчиво посмотрел, повертел рукой.

–  Это ничего, что не было. А все же и ты в этом деле не без греха. Только разберись, сразу легче станет. Вот у одного моего дружка тоже был такой эпизод, еще до военной службы, когда он по своему кулинарному делу работал.

Климков придвинулся и стал горячо рассказывать:

–  Знаешь, Борисов, иной раз руководит человеком не общественный, а, прямо скажем, шкурный интерес. К примеру, летом надо уметь хранить продукты, а директор этого моего приятеля говорит: «Не хранить надо уметь, а продавать. Возьми трехдневной давности котлету, нашпигуй луком, пережарь, обложи гарнирчиком - и пожалуйста!»

И вот, кажется, чего там особенного - одна залежалая котлета из переходящих остатков, чтобы, так сказать, ничего не списывать в убыток. А призадумайся - вредительская точка зрения. И вот какой вышел у этого приятеля эпизод. Отравился постоянный клиент. Поел котлетки и заболел, да так, что чуть не помер, и хорошо, что не помер, а то мой приятель еще до армии схлопотал бы себе казенный харч и квартиру.

Ну, значит, заболел этот клиент. Как и что? Выясняется - котлета! Пришла санитарная инспекция, а тут на грех - салат из переходящих остатков. Стали протоколы составлять, допросы. И понял этот парень что к чему… Да, бывает: человек вред делает, а ему кажется - пустяковина.

Вот этот мой парень, поняв, куда его работа клонилась, пошел штраф платить. А штраф был внушительный, такой, чтобы человек почувствовал.

Приходит он в кассу. Кассирша посмотрела и спрашивает:

«Чего вы так радуетесь? Кажется, штраф платите, а не получаете по облигации».

«Оттого, - говорит, - что правильный штраф».

Ну, она поразилась:

«В первый раз вижу, - говорит, - такого оштрафованного».

И с той поры этот парень кончил с переходящими остатками…

Климков посмотрел испытующе, как я принял рассказ.

–  Тебе бы, Климков, служить агитатором, - сказал я.
– Отлично получается. Большое тебе спасибо.

–  Угадал, - сказал Климков, - я и есть по нагрузке вазовский агитатор, но не в том дело. Главное, сам разберись, за что на тебе штраф, за какие «переходящие остатки»… Люба, компот!

Появилась Люба, и тут Климков, видимо, вспомнив важное и неприятное дело, нагнулся ко мне и шепнул:

–  А с летного довольствия вынужден тебя снять, Борисов. Сам понимаешь - приказ. Так что торопись, возвращайся в штурманы.

Я покраснел при этих словах, но Степа Климков уже шагал на кухню.

* * *

Поздно вечером зашел ко мне Сеня Котов.

–  Эх, товарищ старший лейтенант, наломали вы дров! Кто теперь с нами вместо вас летать будет?

–  Не знаю, Сеня.

–  А командир злой, не подступись, слова не скажи. Все кричит: «Я вам покажу дисциплину, я у вас заведу порядочек!» Мне пообещал трое суток: не по форме доложил. Вызывал к себе штурманов, обдумывает, с кем…

Сеня посмотрел на меня искоса.

–  Такое настроение - хуже не бывало. Мы ж с вами всю войну, товарищ старший лейтенант… Вы бы как-нибудь поправились, а? Чего-нибудь придумайте.

–  Придумаю, Сеня, не приставай.

–  Есть, - сказал Котов и продолжал стоять, словно решил сообщить еще об одном немаловажном событии.

–  Ну, что молчишь?

–  Заходил к нам майор Соловьев, - многозначительно сообщил Сеня, - я в это время приемничек в углу разбирал. Завел разговор о том, о сем и вдруг слово за слово о дружбе, какая у древних греков была и у товарищей Маркса и Энгельса… а смысл такой, что она под ногами не валяется… Наш слушал, слушал, как воды в рот набрал, и вдруг говорит: «У меня, - говорит, - ссоры нет. Он, может, прав…» Это вы, значит, - разъясняет Сеня, - «а вот летать с ним сейчас не могу и не хочу. И давайте на этом закруглимся…» Такие, выходит, дела! Вы уж что-нибудь придумайте, товарищ старший лейтенант, - жалобно заключил Сеня.