Знание накатилось жестокой волной. Понимания нескольких реальностей наслоились одно на другое. И тогда он закричал. Громко, пронзительно.

Обнаженное тело парня зависло в воздухе, в мерцающем свете, что сферой окутал со всех сторон. Игорь смотрел с удивлением и интересом. По лицу Олега пробежала судорога.

— Вспоминает, — тихо проговорил Кот. — Приготовься к тому, что Олега больше не будет. Будет Милонег.

Тело изогнулось, вздрогнуло.

— Ему больно? — спросил Игорь.

— А тебе не больно было бы? Вот если б тебе сейчас взяли и в голове дверь открыли, а за ней другой мир и другой ты. И все другое. Нескольких тебя и несколько миров надо в одно целое уложить, — оборотень серьезно поглядел на Игоря, сказал, словно знал на своем опыте. — Память это боль. Всегда.

Старуха замолчала, но глаз не открыла. Сидела молча с закрытыми глазами и покачивалась из стороны в сторону.

Олег дернулся, словно подстреленный зверь и заорал. Громко и болезненно. Игорь вздрогнул, шагнул было к кругу, но оборотень остановил, легонько качнул головой, не стоит мол. Бородатый отвернулся и вышел. Смотреть больше не хотелось.

Вскоре свечение растаяло, а тело опустилось на пол, свернулось в комок боли. Старуха перестала качаться, поднялась на ноги.

— Помоги ему, зверь, когда в себя придет. Я устала.

Кот не ответил. Уже через несколько секунд остался в комнате наедине с Олегом-Милонегом. Ждал. Когда тот наконец поднял голову и посмотрел новыми глазами, оборотень опустил взгляд.

— Теперь понял? — спросил тихо.

— Понял, — глухо отозвался Милонег. — Могли бы и помягче то же самое объяснить.

— Главное, чтоб подоходчивей, — фыркнул Кот. — А помягче мог бы ты. У меня брюха запасного нет, чтоб по этому с такой дури лупили.

— Сам напросился, — проворчал Милонег, поднимаясь.

Похмелье держалось какими-то ошметками. Такими же обрывками застряло и моральное похмелье. Но что-то изменилось, встало на свои места. То, чего не понимал Олег многие месяцы, стало ясно Милонегу.

Парень сделал шаг к оборотню, обнял. Ладонь с силой хлопнула по плечу.

— Ну, здравствуй, Кот. Что ж ты врал, что тебя дядей Костей зовут, скотина хвостатая.

Оно пришло ночью. Кажется, во сне. Лада не помнила, не могла вспомнить с чего это началось. Просто в какой-то момент все стало темнеть, черным навалилось со всех сторон, затмило последние кусочки того, что она уже не помнила.

— Здравствуй девица, здравствуй красавица, — нарочито мягким голосом донеслось из темноты. — Не соскучилась ли ты по мне? Я уж и заждался.

— Кто здесь? — не то подумала, не то сказала Лада. Даже если не сказала, то тьма услышала и мысль.

— Это я, твой кредитор. Мы с тобой поменялись, помнишь? Я тебе счастье с твоим Милонегом, а ты мне себя со всеми потрохами. Счастье получила?

Спорить было глупо. Получила.

— Вот и я говорю. Пора долг отдавать.

— Рано, — первый раз кажется вслух произнесла Лада. — Дай хоть жизнь прожить.

— А кто говорил о жизни? Говорили о счастье.

— Знаешь что, — разозлилась вдруг Лада. — Это все равно, что пожелать много золота и умереть на плахе от золотого топора. Кого-нибудь другого так проводи. Меня не обманешь.

Голос расхохотался. Тьма словно бы надавила, пощекотала.

— Я и не стану тебя обманывать, — отозвалась тьма со всех сторон, как будто один голос записали на пленку и прокрутили одновременно через сотню динамиков. — Вот еще. Обманывать интересно тех, кто норовит меня обмануть. С плутовством играть в обман одно удовольствие. А вы никогда никого не обманете. Такие как ты и твой Милонег обманывать не умеют. Зато самообман — ваш конек.

Лада вздрогнула.

— А я вот постою в сторонке и полюбуюсь, — сообщил голос уже тихо. — Посмотрю как вы сами себя загонять будете. Жизнь прожить хочешь? А что для тебя жизнь?

— Милонег, — шелохнулись губы, произнося имя.

Тьма снова затряслась от смеха. От этого гогота хотелось спрятаться, и Лада укрылась с головой одеялом. Но и здесь светлей не стало. И той защищенности, что чувствовала в детстве, залезая в теплые уютные пододеяльные дебри, не ощутила.

— Живи, — голос закрался и сюда, шепнул в самое ухо. — Только жизнь ваша короткой будет.

И голос растаял, тьма отступила. Но от последней фразы сделалось настолько жутко, что она вскрикнула и подскочила.

Больничная палата была все той же. И не так темно в ней было, как могло показаться. В окно тыкались черные голые ветви, чуть в стороне неярко светил фонарь. По палате расползались длинные, корявые тени.

Сердце продолжало бешено колотиться. Ей показалось даже, что этим стуком перебудит всю больницу. Но слышен он был только ей. Даже вскрик был легким и тихим настолько, что никто не проснулся. Лишь с соседней койки приподнялась сонная голова.