Шрифт:
– Нет. Не кругом, – тихо и упрямо сказал Журка.
– Не кругом? Ладно… У тебя отец кто?
– Шофер…
– Да? – почему-то удивился Капрал. – Ну, тем лучше. Он что, никогда не халтурил? Никому дрова и мебель не возил, пассажиров не подсаживал?
"А правда…" – вдруг подумал Журка. Но тут же сказал:
– Он на тяжелых грузовиках работал, все больше на самосвалах. Какие там пассажиры да мебель? Он на стройках…
– Ну ладно. А домой приезжал на своей машине?
– Ну и что?
– А то. Расход казенного горючего для личных целей.
– У него премии за экономию горючего были, – ответил Журка. – Так что ничего он зря не расходовал.
– Ты мне нравишься, – серьезно сказал Капрал. – Ты идеалист. Знаешь, кто такие идеалисты?
– Приблизительно, – ответил Журка. Он вспомнил, что идеалистом отец как-то называл деда. – Ну и что?
– Ничего. Хорошо. Рад, что познакомились… Ты заходи как-нибудь потолковать. Приятно, когда у собеседника ясная душа.
Журка выжидательно молчал.
– Ну, будь, – сказал Капрал и поднялся. Протянул руку. Журка встал и нерешительно подал свою. Вообще-то по законам чести и рыцарства давать руку Капралу не следовало. Он был явный жулик, хотя и симпатичный. Но Журка дал. Не потому, что испугался. Просто постеснялся обидеть Капрала.
Глядя под ноги, Журка сказал:
– До свидания.
Шагая к дому, Журка размышлял: зачем все-таки Капралу нужен был этот разговор? И что он вообще за человек? Просто "шеф" хулиганской компании? А для чего ему это? Ребята говорили, что он учится в монтажном техникуме, причем неплохо. Играет в каком-то ансамбле. Матери во всем помогает. И вдруг какой-то Череп рядом, какой-то Шкалик, явная шпана…
Журка подошел к воротам. Ворота были старинные – из железной узорчатой решетки. Они со скрипом поворачивались на шарнирах, вделанных в кирпичные столбы. Журка задумчиво прокатился на половинке ворот, соскочил и увидел Горьку. Он с беззаботным видом шагал через двор.
– Эй, Горька! – обрадовался Журка.
Тот подбежал, выжидательно заулыбался.
– Ну… как? – со стеснением спросил Журка. – Обошлось?
– Горька слегка поморщился.
– Сперва ничего… А потом все же распсиховался и врезал. Но не очень, просто сгоряча. Да и на работу торопился.
Журка вздохнул, будто был виноват.
– Ничего. Теперь пронесло, – успокоил Горька. И сказал откровенно и с удивлением: – Ох и дубина же я был тогда… Ну чего меня дернуло связываться с Капралом? Будто мозги набок…
– А я к нему сейчас в плен попался, – сообщил Журка.
– Как?!
Журка, нервно посмеиваясь, рассказал. А потом добавил:
– Все же непонятный он какой-то. Вроде и не злой…
– Ты ему не верь, – отозвался Горька. – Это он мозги тебе пудрит. Хочет в свою компанию завербовать. Нарочно все подстроил. Шкалика побил за тебя…
– Да зачем я ему нужен?
– Как зачем? – удивился Горька. – Пополняет ряды. Ему тоже смелые люди нужны.
– Какой же я смелый… – растерянно сказал Журка.
– Со стороны виднее.
– Да ну тебя, – поморщился от неловкости Журка. И, подумав, предложил:
– Пойдем ко мне… Только у меня Брандукова… Иринка.
– Ну и что? Пойдем, – охотно сказал Горька.
Иринка в Журкиной комнате вальсировала с Федотом – держала его за лапы и кружила. Федот не сопротивлялся. Увидев Горьку, Иринка не удивилась. Она сказала:
– А, Валохин, привет… Какой ты загорелый! Тоже пойдешь в Исторический сквер?
Горьке было все равно куда идти. Лишь бы с Журкой.
– Пойдет, пойдет, – сказал Журка.
И они пошли.
Стоял безветренный день августа, в солнечном воздухе плыли невесомые пушистые семена. Над большими белыми корпусами в конце квартала подымалось похожее на светлую гору облако. Оно уже начинало розоветь по вечернему. Тревоги и заботы длинного дня постепенно отступали. Иринка шла между Журкой и Горькой, рассказывала про соседского дрессированного пуделя Мишку и смеялась, показывая похожие на пилу зубы.
"Хорошо, что мы сюда приехали, – подумал Журка. – И хорошо, что еще три недели каникул".
Часть вторая
КРУШЕНИЕ
Сентябрьские дни
Первая неделя сентября выдалась дождливая и ветреная. Словно осень хотела напомнить школьникам: побегали, побездельничали – и хватит. Но скоро природа смилостивилась и вернула лето. Теперь оно называлось "бабье лето". Пришли ясные тихие дни – с неподвижными листьями, присыпанными золотистой пылью, со стеклянными паутинками в прозрачном воздухе.