– А чего спешить… И этот неплохо работает…

Цветной телевизор появился после каникул, в середине января. Однажды под вечер Журка явился от Иринки и услышал в комнате шум, веселые голоса и песню.

На месте старого телевизора стоял новый – большущий, на тонких растопыренных ногах. Мама стояла над ним, согнувшись, как над стиральной машиной. Отец, сидя на корточках, двигал рычажки и крутил регуляторы. На выпуклом экране, дергаясь то ли от помех, то ли от вдохновения, рвали струны электрогитар волосатые парни в алых рубашках. Рубашки были нестерпимо огненные. Гитары – разноцветные.

– Вот это палитра. Как у Иринкиного папы, – сказал Журка.

Мама и отец повернули к нему веселые лица. Отец спросил:

– Ничего машина, а?

Журка видел, как в маминых глазах метнулось беспокойство. Сказал куда-то между мамой и отцом:

– Ничего. А какая марка?

– "Радуга-семь," – сообщил отец гордо, будто сам разработал эту систему.

Мама облегченно сказала:

– Саша, переключи на вторую программу. Мне показалось, там краски бледнее. Отчего это?

– Потому что местная студия. Халтурщики, – отозвался отец и защелкал переключателем.

Заметались полосы и зигзаги, потом на экране возникла солидная розоволицая дама и сказала круглым, авторитетным голосом:

– …а вопрос это совсем не простой. Одни говорят – школа, другие – семья, третьи – они сами. Едва ли можно ответить на это однозначно. Целый комплекс причин заставляет нас думать, что…

Дама была похожа на директоршу Журкиной школы – спокойную и несердитую Нину Семеновну. И говорила она, кажется, тоже что-то педагогическое…

– Давай переключим, – сказал отец. – Сейчас хоккей…

– Подожди, подожди, тут что-то интересное… – Мама взяла с телевизора газету с программой. – Что это за передача?.. Ага, "Подросток – проблемы и тревоги". Журка, это про тебя…

– Разве я подросток? – сказал Журка.

– А кто же ты? – удивился отец.

Журка не ответил бы, но мама тоже смотрела вопросительно, и он сказал ей полушутя:

– Подросток – это во! Ростом с тебя. А я еще малое, недоразвитое дитя.

– Недоразвитое – это верно, – засмеялась мама и хотела взъерошить Журке волосы, но он увернулся. Опять взглянул на экран. Розовощекая тетя продолжала беседу:

– …однако при всех спорах нельзя забывать, что без благотворного, здорового влияния семьи полноценное воспитание становится крайне затруднительным. А чему могут научить детей люди, которые не только забывают о своем отцовском и материнском долге, но зачастую вообще теряют человеческий облик?.. У нас есть кинопленка, отснятая недавно в городском медвытрезвителе. Чувство тревоги и возмущения вызывают эти кадры…

Журка увидел длинное помещение с барьером, скамейки вдоль стен, поникших людей на этих скамейках. Два милиционера с очень красными петлицами на шинелях вежливо вели какого-то дядьку – он заплетал ногами. Потом на экране возникло женское лицо – измятое морщинами, с маленьким беспомощным подбородком. В морщины скатывались и терялись в них мелкие слезинки. К мокрым от слез щекам прилипали кончики растрепанных волос. Слегка измененный, но знакомый голос розоволицей дамы произнес:

– Ее привели сюда по требованию соседей. Соседи же рассказали нам, что у этой женщины есть десятилетний сын. Однако дома его в этот поздний час не оказалось… Скажите, пожалуйста, где сейчас ваш мальчик?

Плачущая женщина заморгала, на лице проступили тревога и жалость.

– Гуляет он, сыночек мой, к товарищу пошел… – хрипловато и бормочуще заговорила она – Он вот придет, а я…

– А вас не беспокоило, почему его до сих пор нет дома? Неужели вам все равно, что с вашим сыном?

Лицо у женщины сморщилось, и слезы потекли сильнее.

– Как же все равно-то! – воскликнула она неожиданно тонким голосом. – Это же сыночек мой, я же его люблю, сыночка моего. Как же вы такое говорите! Ведь он же у меня один, сыночек-то…

Журка растерянно оглянулся на маму. В ее глазах – очень больших и слишком блестящих – встревоженно мигали два крошечных цветных экранчика. Мама сжала спинку стула и тихо сказала:

– Ну что же это… Разве можно показывать такое? Ведь она же мать… А если мальчик увидит? А что ему завтра скажут в школе?

Журка опять взглянул на экран и болезненно зажмурился – от мучительной неловкости и ощущения вины. У людей беда, а он смотрит по цветному телевизору, как кино.

"Переключите!" – хотел сказать он, но в горле нехорошо защекотало. Он открыл глаза и увидел на экране снова коридор со скамейками. По нему два человека с красными повязками вели высокого мужчину без шапки. Под лампочками блестяще отливали седые прядки. Мужчина резко дернул плечом, освободил из пальцев дружинника локоть и зло сказал: