– Постойте, – неожиданно для себя сказал Журка. – Вы его оставьте… Здесь оставьте.

– А… как? Зачем? – растерялась она.

– Идите в магазины, а он пока пускай здесь… Папа придет, они и поговорят.

– Без меня?

– Ну, не вы же камень кидали, – чуть усмехнулся Журка. – Он кидал, он пусть и отвечает.

– Да что он скажет-то? Одно знает: в пол упрется глазищами – и ни гу-гу.

– Ну, ничего. Может, не упрется…

– А будет папа с ним с одним-то разговаривать?

– Будет. Даже лучше, если с одним, – схитрил Журка. – А то скажет: мама пришла заступаться…

Мать взглянула на мальчика.

– Оставайся, я через час приду…. Да проси прощения как следует! Слышишь?

– Слышу, – как неживой, прошептал "волчонок". Это было первое, что он сказал здесь.

Журка запер за матерью мальчишки дверь и вернулся в комнату. "Волчонок" все так же понуро стоял у опустевшего стула.

– Сядь, – насупленно сказал Журка.

Тот сразу сел – будто ноги подломились. Сдвинул коленки. Вцепился в них пальцами с мелкими бородавками и грязными ногтями. Стал смотреть перед собой. И Журка увидел, что это вовсе не волчонок, а мальчишка, совсем сломленный бедой. Беспомощный и покорный.

Журка ощутил полную власть над этим пацаненком. Его можно было поставить на колени, можно было отлупить, и он бы не стал сопротивляться. На миг такое всесилие сладко обрадовало Журку. Но если один всесилен – другой полностью беспомощен. А ужас такой беспомощности Журка когда-то сам испытал. Он вздрогнул. Нет, не хотел он для этого мальчишки ни боли, ни унижения. Он только хотел понять…

– Знаешь, зачем я тебя оставил? – спросил Журка.

Мальчик отрицательно мотнул головой.

– А ты подумай! – с прорвавшейся злостью крикнул Журка.

Мальчик помолчал и спросил совсем тихо:

– Бить?

Журку опять передернуло – от стыда и обиды.

– Ну на кой черт мне тебя бить? – резко проговорил он. – Мне только надо знать: зачем ты кидал камень в машину? Скажи!

Мальчик повернул голову и посмотрел на Журку – более долго, чем раньше. У него были очень темные глаза, а вокруг них лежала тень. Может быть, это от природы, а может быть, от какой-то болезни. Или от долгих слез. Глаза смотрели издалека, из тоскливой глубины.

– Я не знаю… – прошептал мальчик, и Журка заметил, как под его жесткой, стоящей коробом рубашкой беспомощно шевельнулось плечо.

– Что ты не знаешь?

Мальчик так стиснул коленки, что побелели ногти. Но он не отвел глаз и повторил более громко, с усталостью и отчаянием:

– Ну, я правда не знаю. Все спрашивают: "Почему, почему?" – а я кинул, и все… Просто…

У него оказался неожиданный голос, вовсе не подходящий для такого мальчишки. Низковатый, с хрипотцой, будто от легкой простуды. Таким голосом говорил бы, наверно, плюшевый медвежонок, если бы научился человечьему языку…

Задребезжал в прихожей звонок. "Папа" – решил Журка, но не обрадовался. Ему хотелось окончить разговор один на один.

Пришел не отец, а Горька. А Журка совсем забыл, что они договорились насчет кино!

– Идем? – спросил Горька.

Журка сказал, поморщившись:

– Не могу я сейчас. Тут у меня сидит один… "Диверсанта" привели, который в машину камень пустил.

– Да ну-у?! – удивился и, кажется, обрадовался Горька. – Можно посмотреть?

Не дожидаясь ответа, он шагнул в комнату и весело уставился на мальчика.

– Правда, что ли? Этот мелкий гвоздик? – спросил он (хотя сам был лишь, чуть-чуть побольше "диверсанта").

Журка сумрачно кивнул. Горька, все усмехаясь и не отрывая глаз от мальчишки, обошел его по широкой дуге. Тот сначала робко следил за ним, потом съежился и опять опустил голову.

– Ну и что теперь? – спросил Горька у Журки.

Журка пожал плечами.

– Я почем знаю? Отца ждет, объясняться будет… А я пока хотел добиться, зачем он кидал. Понимаешь, причину из него вытянуть!

– Тебе не все ли равно, что ли? – сказал Горька.

Журка мотнул головой. Ему было не все равно. Он хотел знать, как рождаются черные молнии, которые в одну секунду могут обрушить на людей всякое горе.

Мальчишка опять поднял глаза и вдруг сказал хрипловатым своим голосом:

– Они все кидали и не попали… Потом Репа говорит мне: "Кидай". Я кинул и попал. Потом побежали…

– Вы что, в партизан играли? – деловито спросил Горька.

– Ага…

– Идиоты! – почти со слезами крикнул Журка. – Это же не игра! В машинах-то настоящие люди! Вы об этом думали?