Замаскировались, насколько это возможно в припорошенном снегом лесу. В ответ на шум и грохот учиненного Уваровым боя взвели затворы, выключили предохранители, вкрутили запалы в ручные гранаты.

Бессмысленная, но плотная стрельба у дороги стихла резко, явно по жесткой команде. Сообразили, что деревья расстреливать бессмысленно. Сейчас посчитают потери, перекурят еще раз, потом двинутся. Пятнадцать минут верных имеем…

Свистком подозвав взводных и командиров отделений, Валерий в нескольких словах рассказал об увиденном.

— Противник непонятный, потому — особая бдительность. Фланги загнуть, на случай обхода. По два человека от каждого отделения — сюда, в подвижной резерв. С гранатами поосторожнее, бросать только на открытом пространстве, а то от дерева отскочит, своих больше, чем врагов, поубивает. Если не смогу непосредственно руководить боем, разрешаю организованный отход рубежами, когда патронов останется меньше двух магазинов на ствол. Пункты боепитания — здесь, здесь и здесь. Никаких контратак без ясно выраженного приказа. При подходе противника огонь открывают только те расчеты, в чьем секторе он движется. Строго прицельно. Общую схему обороны не раскрываем до последнего. Первый выстрел — мой. Все ясно?

Чтобы приободрить товарищей, Уваров сообщил, что, на глазок оценивая, человек двадцать он положил. Чего и остальным желает.

— Постараемся, капитан. Лишь бы они с перепугу манатки не собрали и домой не рванули, — ответил Рощин, по сравнению с ночью выглядевший значительно веселее. Прошло, кажется, наваждение.

— Будем надеяться. Дуй на левый фланг, там местность пересеченная, мне отсюда плохо видно. А я за правым и центром присмотрю…

Он еще успел связаться по радио с Миллером, доложил обстановку. Стрельбу в Берендеевке слышали и тоже подняли гарнизон в ружье.

— Я бы посоветовал, если есть возможность, направить взвод казаков к перекрестку с тыла. Шум поднять, машины пожечь. Языка, если удастся, захватить…

— Посмотрим, — ответил комендант, и снова, даже через треск эфира, Уварову послышался холодок в голосе коменданта. «Ну, господа, как хотите. Я свое дело сделал».

Атакующие явно имели привычку к действиям в лесу, потому что сумели бесшумно подойти метров на триста к линии обороны! А потом слегка расслабились, не встречая ответного огня и даже признаков человеческого присутствия.

Строго говоря, единственное, что они обнаружили — россыпь автоматных гильз и одинокую цепочку следов Уварова. Решили, наверное, что наткнулись на простого сапера, не успевшего вовремя уйти, вот и стрельнувшего из засады.

Правда, уж очень удачно, шайтан его задери!

По следам передовой дозор и двинулся, выставив вперед стволы, но уже переговариваясь в голос и хрустя сучьями. В бинокль Уваров отчетливо различал лица, даже радужки глаз. И снова подивился, откуда эта напасть. Зверские, можно сказать, рожи, бородатые и жестокие, и в то же время нельзя не признать, по-своему мужественно-красивые. Вроде романтизированных пиратов из цикла фильмов о капитане Бладе.

Враги показались ему похожими на курдов. Те тоже отличались правильными чертами лиц и статью, не зря же на протяжении веков отбирали себе в жены и наложницы самых красивых женщин окрестных племен и рас.

— Ну, сейчас мы вам практическую евгенику малость подпортим, — вслух сказал капитан, прижимаясь бровью к резиновому наглазнику прицела единственного в отряде станкача [39] . Четырехкратная оптика создавала изумительный «эффект присутствия».

Группа из десяти или двенадцати боевиков (навскидку, не загибая пальцев, Уваров умел одним взглядом определять число предметов не более девяти) вышла к отметке, которую Валерий определил для них как последнюю. Пересечение пешеходной тропы, протоптанной кабанами для собственных нужд. Пятачок радиусом около двадцати метров, чистый даже от кустов, ровненько припорошенный белейшим, первым в этом году настоящим снегом.

На него боевики и стянулись, чисто инстинктивно. Соседи, мол, по ровному идут, а я должен кусты проламывать? Главное же, как сказано, встречи с противником почти никто уже не ждал. Было бы кому — давно уже палили бы из всех стволов. А раз нет — значит, нет!

Это был его коронный прием, требующий выдержки и самообладания не только у себя, но и у подчиненных — открывать огонь практически в упор. Тогда и результат, и шоковое воздействие на противника.

Выставил перекрестие прицела на пряжку ремня правофлангового, еще раз убедился, что винт вертикальной наводки поджат как следует, выдохнул матерное слово и двумя большими пальцами вдавил ребристую гашетку. Пулемет охотно затрясся. Желтые гильзы с шипением посыпались в снег.

Уваров причесал полянку тремя длинными очередями (на пределе сохранности ствола). Положил всех. До единого.

Был у них в Термезе фельдфебель Бейсултанов, начальник отдельной пулеметной команды, старый вояка в стиле героев еще скобелевских походов, он и учил понравившегося ему подпоручика:

— Пушки, минометы, авиация — все херня! Пулемет — вот вещь! Особенно в наших делах. Вот — «максимка». Сто пятнадцать лет исполнилось. Вес три пуда — ерунда. (Это на треноге. На станке Соколова — ровно четыре.)