Довод был совершенно неубиваемый, причем крайне простой и наглядный. В самом деле — все так и случалось бесчисленные тысячи раз в истории мореплавания и морских сражений. И спасали терпящие бедствие корабли, и приводили их домой, подорвавшиеся на минах, пробитые торпедами, искромсанные артиллерийским огнем слабые по отдельности люди, ничтожные по сравнению с громадами плавающей стали и мощью сотен килограмм тротила. И считалось это, в общем-то, нормой.

— Все, Олег. Уел ты меня по полной. Значит, тут все ясно. Но ведь нужно еще и знать, что делать каждому по боевому расписанию.

— Вот этим я как раз и занимался, пока ты не явился меня развлечь. Андрей сейчас Удрлина ищет, намеревается через астрал что-то попытаться сделать, а я над механической частью думаю. Ты мне с пяток роботов выдели, и отправимся завтра тоннель по-настоящему исследовать. Надеюсь, узнаем кое-что новенькое.

Тут ведь опять парадокс наклевывается, вернее, уже вылупился. Очередная закольцовка времени случилась. Форт наш, в отличие от «Валгаллы», все ж таки стабильно привязан к тысяча девятьсот двадцать пятому году и практически существует на главной исторической последовательности.

Следовательно, происходящие здесь события, даже и начавшиеся только сейчас, после того как «братья Ляховы» прошли по «кротовой норе», в любом случае предшествуют случившемуся в «две тысячи четвертом» году. И, значит, в нужный момент информация о наличии и свойствах канала может быть передана Шульгину, работающему там, и он сможет должным образом проинструктировать своего Ляхова о необходимости и возможности этим каналом пройти в Новую Зеландию, встретиться с тобой и со мной тоже. До того, подчеркиваю, как состоялось наше совещание, посвященное обсуждению результатов этого перехода…

Разумеется, если это сделать, опять возникнет несколько мелких парадоксов, но после того, что случилось с Берестиным при не совсем удачном походе в 1966 год, мы с ними кое-как научились справляться почти без вредных последствий.

Левашов несколько смягчил оценку того давнего парадокса. На самом деле он тогда в первый раз поставил под вопрос само существование Главной исторической последовательности. Да и судьбу Братства, пусть и опосредованно. В то время Воронцов еще благополучно «ходил по голубым дорогам», ни сном ни духом не ведая, что в далекой Москве происходят события, предопределяющие и его будущую жизнь. И участвует в них (а то и организует), кроме совсем незнакомых ему людей, друг-товарищ Левашов, недавно убывший в краткосрочный отпуск. А если бы вдруг не дал ему Воронцов отпуска?

В общих чертах о той давней истории Дмитрий слышал, частично со слов самого Левашова, частично из разговоров, споров и дискуссий, что велись долгими вечерами в первую зимовку на Валгалле, настоящей, не пароходе, носящем ее имя. Но сейчас Олег, благо время позволяло, счел нужным кое-что ему напомнить, потому что тема вдруг стала вновь актуальной. И вообще, и в применении к тому, что они собирались делать.

— Ну, ты помнишь исходные условия. Ирина убедила Берестина ей помочь, сбегать на денек в шестьдесят шестой, поспособствовать спасению человечества. Вся легенда, конечно, была сшита настолько белоснежными нитками, что тент на твоем любимом вельботе показался бы в сравнении просто грязной тряпкой…

Воронцов изобразил на лице протест и возмущение, но промолчал.

— Однако Лешка был тогда настолько ею увлечен и так мечтал уложить ее наконец в постель, что согласился.

Смешная цена, согласись, за право обладать такой женщиной…

В голосе Левшова промелькнула давняя печаль. Он ведь и сам не один год мечтал о том же самом и моментами почти ненавидел Новикова, который абсолютно незаслуженно владел ее душой и телом, нисколько этого не ценя. Вспомнить хотя бы день, когда Андрей с Ириной приехали к нему на Селигер. Вернее, последовавшую за днем и вечером ночь. Межкомнатные переборки в его избе были достаточно тонкими, он слышал все, что они говорили, уединившись в светелке. О нем самом, об Иркиных делах, о парадоксах истории. И как потом они почти до утра «занимались любовью». Точнее, Ирина по настоящему любила, а Андрей — «занимался».

Удивительно, давным-давно кончились его к ней «чувства», а вспоминать до сих пор неприятно. Как любую, впрочем, жизненную неудачу. Вплоть до проваленного в восьмом классе экзамена по русскому. Оттого он излагал сейчас историю «Берестин — Ирина» грубовато, с оттенком цинизма.

Запоздалая компенсация.

— Кроме того, что бы Алексей ни писал потом в своем «мемуаре», ему зверски захотелось, если удастся, еще раз взглянуть на Москву своей юности. И в то же время до конца он Ирке не поверил. Такая вот натура. В лес он с ней поехал с несложным расчетом; получится — хорошо. Нет — у Ирины не будет больше доводов, чтобы водить его за нос… Уединенная лесная поляна, птички поют, чего же лучше?

А в последний момент не сдержался, решил форсировать ситуацию…

— Не боишься? — спросила его Ирина, будто инструктор начинающего парашютиста перед первым прыжком. Он промолчал, только мотнул головой и открыл дверцу.

После многих дней ненастья погода выдалась на удивление. Небо абсолютно безоблачное, густо-голубого, почти индигового цвета, воздух свежий, хрустальный, и лес полыхает всеми оттенками старой бронзы и багрянца…

— Становись сюда, — показала Ирина. — Не забыл? Вернешься через двенадцать часов. Резерв — еще три часа. Если что-нибудь непредвиденное помешает — бодрости не теряй. Тебя все равно найдут и вытащат…