— Чей это папюс, интересно? — задал я вопрос томившемуся в ожидании и начавшему от скуки поскрипывать Ореху. — Того, кто написал?

— Да, это наш местный мукомол накарябал, — прокомментировало дерево, едва взглянув на томяру. — Лет двадцать назад его отец завещал ему все свое состояние, но с условием — если его будут помнить благодарные потомки. Вот мельник и постарался, уложил жизнеописание своего папашки в какие-то тыщу страничек.

— И потомки благодарны, — я обвел руками благоухающее пространство. — Отправили папюса на свалку истории.

— Мельник свое дело сделал, — дерево уложило ветви на воображаемую талию и, натужно кряхтя, совершило несколько вращательных движений. — Не придересся.

— И то верно, — я тоже со стоном потянулся. — Эх, да где же этот хренов…

— А ты колдани, — вполголоса сказало дерево.

— Опа! — я вытянул вперед руку и торжественно сказал: — Однажды Сказочник решил найти свой Запоминальник. Протянул он руку и попросил, чтобы этот самый Запоминальник ему прямо в руку и вскочил!

Раз!

Взметнулся мусор!

Полетели бумажки, огрызки и чьи-то замшелые кости!

И в руку мне буквально впорхнула пухлая пачка истерзанных листов с практически утраченной обложкой и обкусанным корешком.

— Запоминальник! — воскликнул Орех. — Лихо!

— Ну так, — скромно сказал я, про себя судорожно сглатывая. Мне показалось, что бросившаяся на меня книга перегрызет мне горло и, хлопая страницами, вновь унесется по своим делам. А что? Я уже понял, что тут надо ухо держать востро. Сказки придумывать — это вам не с почтальонами драться!

— Готово, Глым Харитоныч! — от восторга Орех даже назвал меня по имени-отчеству. — Теперь можно и в путь-дороженьку!

Совместными усилиями мы попихали в дупло дерева найденные атрибуты, после чего я окинул прощальным взглядом ставшую уже практически родной Свалку и с чувством сказал:

— Совсем как дома!

После чего развернулся и потопал вслед за деревом, указывающему мне дорогу к Творческой Мастерской.

Вскоре оказалось, что Орех совсем не дурак поболтать. И позадавать головоломные вопросы. Первый из них надолго поставил меня в тупик.

— Глым, — спросило дерево. — А там, в вашем мире, сочиняют сказки про деревья?

Ох, и крепко я задумался! Последний раз, когда я слышал в нашем мире сказку, мне было лет эдак восемь. Сам же я никогда и никому сказок не рассказывал (разве что налоговым инспекторам, да старухе, когда возвращался из пивной под утро). Поэтому пришлось практически применять рычаг, чтобы стронуть с места ржавую колымагу памяти.

— Это, — сказал я. — Ну, как его бишь… Конечно, сочиняют, Орех. Еще какие!

— А какие? — мгновенно спросило Дерево.

Признаться в плохой памяти — значит, обидеть нового товарища. Ладно, попробуем немного поиграть.

— Есть у нас очень интересная сказка, — принялся наспех выдумывать — а может, и вправду что-то вспоминать — я. — За тридевять земель, в Тридевятом Царстве…

— Это где-то под Ростовом? — спросило неожиданно дерево.

— Чего?

— Тридевятое Царство — к юго-западу от Ростова, — пояснил Орех. — Там у меня тетя растет двоюродная.

— Тетя? А, тогда понятно. Нет, это в другом царстве было.

— В Тридесятом?

— Наверное.

— Тогда это Когалым.

— Да не в этом мире вообще! — сердито сказал я. — Далеко.

— Значит, не Когалым?

— Нет. Слушай дальше. Так вот, в том самом царстве-государстве жила одна семья. Папа-писатель, мама-учительница и куча детишек. И однажды в их огороде выросло огроменное дерево. А на нем вместо листьев и всяких бананов да яблоков росла обувь!

— Фу! — листья на Орехе свернулись в трубочки. — Гадость какая!

— Чистая! — оскорбленно заметил я. — Новенькая! Будто только что с фабрики. Представь, какая экономия! Надоели тебе ботинки — пошел, новые сорвал.

— А старые? Засыхали и гнили?

— А старые они в землю закапывали. Под корнями того самого Чудо-Дерева.

— Тоже мне чудо! — презрительно сказал Орех. — Вот я знал одного Каштана, так на нем однажды знаешь, что выросло?

Я не знал. Тогда дерево осмотрелось по сторонам, и, не найдя ни одного случайного свидетеля, прислонило к дуплу ветку и прошептало мне, что же росло на Каштане.