Шрифт:
В Ташкенте изменилось многое, а лагманная осталась на месте. Они шли вдоль прилавка, а с той стороны прямо при них подростки не старше пятнадцати лет, одетые в белоснежные рубахи, готовили еду.
Бритый налысо парень наматывал прямо на руку связку сырой лапши, а потом начинал жонглировать ею. Лапша удлинялась, становясь прямой и гладкой. Когда она достигала нужной длины и толщины, парень ловко обрезал ее о край казана и бросал в уже кипящую пряную баранью шурпу. Через пять минут лагман был готов.
В окончательном виде блюдо подавалось в глубоких чашках, посыпанный укропом и петрушкой.
Спутники и не заметили, как умяли по внушительной порции. Пища была тяжелой и сытной.
— А где здесь Кока-кола продается? — спросил офицер.
— Будет тебе кока.
И они завернули в чайхану.
Чайханщик, мальчик лет двенадцати, горстями насыпал в цветастые чайники заварку и заливал кипятком. После чего наливал чай в пиалу, чтобы сразу впрыснуть обратно в чайник. Процесс приготовления чая на этом заканчивался, а чайник вместе с использованной пиалой вручался посетителю.
В чайхане не было столиков, только дощатый помост, на который все лезли, предварительно разувшись, и садились на корточки.
Однако в восьмидесятом столики были, подумал Стас. Увиденное легло в схему, подтверждающую дальнейшее удаление местной жизни от светских норм.
Гарри разместился с трудом. Хотя ноги его имели неплохую растяжку, было видно, что пить чай в таких условиях ему приходится редко. Американец отхлебнул из пиалы и скривился.
— Что за гадость?
— Пей, — успокоил Стас. — Настоящий зеленый чай. Здесь другого не подают.
В кармане Гарри пискнул мобильный телефон. Звонил Рейна.
— Где вы прохлаждаетесь?
— Обедаем.
— В следующий раз будете обедать в ресторане отеля. Срочно возвращайтесь.
— А что случилось?
— Пока ничего, но будет лучше, если мы будем держаться места проживания. Есть сведения, что собирается дождь.
На кодовом языке это означало, что возникла непредвиденная опасность.
Анатолий Борисович Чума являлся личностью неординарной, его в России мечтал убить каждый второй, а каждый первый при этом с удовольствием бы присутствовал. После прихода миротворческих сил он курировал Новую Приватизацию и способствовал принятию драконовского Трудового Закона.
Американцы оценили его, быстро превратив в олигарха. Свои кровные Чума держал на территории государств 1 категории.
Конкурировать по мощи с Анатолием Борисовичем мог только Баобаб, но тот решил подмять под себя правительство Москвы, был подорван в своем лимузине, чудом остался жив. Зачем ему такие сложности? Пускай деньги рискуют.
По данным журнала «Форбс» его состояние оценивалось в три миллиарда долларов. При удачном раскладе можно было добавить еще миллиард. Именно на столько тянуло новое дело.
Правда, в случае неудачи грозил полный крах (в силу того, что в деле оказались очень большие люди, как то Председатель международного валютного фонда Михаэль Жанвье и верховный комиссар Интерпола Уэйн Блан), но в силу всех принятых мер, неудача представлялась вещью столь же нереальной, как и летающая тарелка.
Представилась возможность во второй раз обуть всю страну. И не только в ботинки.
И Чума пошел на это, пока не понял, что обули его самого.
Операция была изумительно простой. Настоящий верняк.
Будучи советником Президента по западным кредитам Чума три дня безрезультатно просидел в Женеве. Его разбирал нервный смех, когда он видел прямые репортажи российского телевидения, где диктор был заснят на фоне Европейского банка реконструкции и развития.
Ведущий «Времени» спрашивал с придыханием:
— Ну что, дали кредит?
На что диктор отвечал:
— Еще нет. Но комиссия заседает.
Глупцы. Эти деньги при любом раскладе никогда бы в страну не поступили, так как были давно поделены. Рутина.
Вернувшись после многочасового заседания, Чума прошел в свой номер в «Пале Рояль». Не успел он снять пиджак и ослабить галстук, как раздался телефонный звонок.
Чума снял трубку и услышал голос Жанвье.
— Если вы не против, то мы могли бы отужинать вместе.
В переводе с дипломатического языка это фраза означала, что им надо поговорить без протокола.
Чума сразу согласился, хотя его всегда немного коробило, что приходится говорить о делах во время еды. Поесть Анатолий Борисович предпочитал не отвлекаясь. Нежное розовое мясо креветок любило белое вино, но никак не болтологию.