— На двор?

— Нет, вот сюда, — указал старик на подвал, зажигая взятый с собою фонарик, свел Никодима еще на десять ступеней вниз, закрутил-закрутил его по разным переходам и коридорчикам и привел, наконец, в большую, без окон, но ярко освещенную комнату. За нею виднелась еще такая же.

По обеим сторонам и той и другой комнат были сделаны двойные широкие нары: проход посередине оставался очень узкий, и на нарах грудами были навалены отдельные части человеческих тел — руки, ноги, головы, туловища, грубо сделанные из дерева, еще грубее раскрашенные. Между ними были и некрашеные — более тонкой работы.

— Вот, — сказал Федосеич, беря из груды две головы и поднося их к самому носу Никодима, — узнаете?

— Узнаю, — прошептал Никодим, бледнея и не двигаясь: эти головы были так похожи на головы монахов, убитых прошлою весною в их имении.

"Ну, конечно! Вот голова отца Арсения с резко очерченным носом, тяжелой складкой губ, пристальными глазами; борода черная, густая, подбородок крупный, говорящий о силе характера; и вторая голова, без сомнения, Мисаилова: о ней ничего не скажешь: все в ней белесо, светловолосо, костляво и невзрачно".

— Да ведь это же головы тех… убитых, — прошептал Никодим, — у него не хватило голоса.

— Ничего не убитых, — рассердился старик, отбрасывая головы обратно в груду. — Нешто мы убивцы? Понадобилось, и сделали.

Потом сменил гнев на милость и сказал:

— Феоктист Селиверстович приказали вам передать, чтобы из всех этих (он указал на части тела) выбрали, что вам понравится, если переменить себя хотите. Сносу вам не будет. Душа прежняя останется, а тело новое.

— Да ведь это же все деревянное? — рассмеялся Никодим.

— Какое деревянное, — вскипел старик, — закройте-ка глаза — я вам покажу, деревянное или нет.

— Вот так? — спросил Никодим, закрывая глаза.

— Нет уж, мы вас для верности платочком повяжем, — сказал старик, смотал со своей шеи шелковый платочек и завязал им Никодиму глаза.

— Теперь вашу ручку позвольте, — попросил он, взял Никодима за правую руку и ткнул ею во что-то живое.

Никодим ощупал это и ощутил настоящую человеческую голову, отделенную от туловища.

Никодим в страхе отдернул руку, а старичок в тот же миг стащил с него повязку. Перед Никодимом снова лежали только деревянные части. Он не знал, что думать.

— Выбирайте, — повторил старичок мрачно.

— Выберу, — решился Никодим.

И принялся разрывать груду. Перерыв все, он выбрал самую лучшую голову, очень сильное туловище и хорошие руки и ноги. Выбрав, отложил в сторону и сказал старику:

— Вот это!

Федосеич посмотрел, повертел отобранное и сказал:

— Нельзя вам этого брать. Не думал я, что вы такое выберете. Да и Феоктист Селиверстович не позволяет.

— Я другого не хочу, — заявил Никодим.

— Тогда позвольте вас вывести вон, — сказал Федосеич, взял Никодима под руку, закрутил-закрутил его опять по коридорчикам и переходам и вывел в глубокий и обширный погреб с земляным полом. Дверь из погреба во двор была полуотворена, а к двери вела очень шаткая и длинная деревянная лестница. Сверху пробивался свет бледного утра.

Никодим пошел на свет, а старик, исчезая во мраке, сказал:

— Прощенья просим, не обессудьте на угощенье.

Из дверной щели показалась женская голова и спряталась. Ступеньки под ногами Никодима заскрипели.

Поднявшись наверх, Никодим оттолкнул дверь и увидел перед собою госпожу NN.

Она стояла у входа в погреб, одетая в черный английский костюм, показывавший стройность ее фигуры; на светлых волосах у нее была темная шляпа с черным пером; в правой руке она держала кожаную сумочку, а левой придерживала юбку, так как было сыро и грязно.

Над двором висел довольно сильный туман.

— Я знала, что вы отсюда выйдете, — сказала она Никодиму, — выводят всегда отсюда. И, я вижу, вы с пустыми руками. Неужели вы отказались выбрать что-либо из предложенного?

— Не отказался, а выбрал самое лучшее, и мне не дали его, — ответил Никодим.

— Самое лучшее — это я, — заявила она, — если же вы думаете, что я убежала от вас, то это неправда. Кто мог не дать?

— К сожалению, правда, — сказал Никодим.

— Не будем спорить. Я сегодня очень настойчива и решительна. Уж не хотите ли вы, чтобы я доказала вам это поцелуем? Евгения Александровна — хороший человек, но мы с нею никогда не сойдемся и не сможем жить вместе. Она слишком русский человек… А мне очень нравится, что вы отобрали самое лучшее — я знаю вас, — добавила она вдруг.

— Может быть, и так, — согласился Никодим, — но Феоктист Селиверстович влечет ваше внимание больше, чем я.

— Ошибаетесь, — возразила госпожа NN, — вероятно, вы восприняли мнение Евгении Александровны?

Никодим почувствовал, что она говорит не совсем правду, но ничего не ответил.

— Я сегодня очень своя, — сказала она опять, — я вышла сюда затем, чтобы встретить вас и более уже не отпускать никогда. Если вы будете меня гнать, я не уйду. Это потому, что я вас люблю.

Он сощурился, глядя на нее, взял ее за руки, поочередно поднес их к своим губам и поцеловал.