В воздухе было душно и тревожно — перед грозой. Пыльные столбы пробегали по дороге. Мрачная туча тяжело поднималась из-за леса, а навстречу ей шла другая — мрачнее первой…

Дождь настиг Никодима недалеко от дома. Сначала, как и всегда, он капал крупными каплями — по одной, по одной то на поднятый верх экипажа, то на спину Семена и на руку Никодима и в дорожную пыль, а потом, учащаясь, сразу перешел в ливень. Семен, съежившись, принялся погонять лошадей, чтобы как можно скорее доскакать до дому. В это время мелькнула ослепительная молния и раздался первый потрясающий удар грома.

Коляска проезжала по бугру, по тому самому бугру, на котором когда-то Никодим и Марфушин сидели вместе у камня, и еще раньше Трубадур выслеживал проходившие тени.

Молния зигзагом ударила в бугор у камня — и Никодим и Семен явственно видели, как стрела ее уткнулась в землю. Лошади рванули от испуга и понесли; Семен, вскочив на козлах, изо всех сил старался их успокоить, но тщетно. Только доскакав домой и ударившись с разгону в ворота двора, они сразу остановились и присмирели, дрожа от страха всем телом.

— Ну-ну, будет, — сказал им Семен, гладя коренника по морде, боязливо дергавшейся.

Совсем мокрый Никодим пробежал в комнаты. Его первой встретила мать. Никодим сразу заметил в ней несомненную перемену, и эта перемена ему не понравилась. "Старуха!" — сказал он себе, определяя свою мысль о матери. Мать встретила его просто и радушно, но в своем отношении к ней Никодим почувствовал вдруг необъяснимый холодок, словно он потерял часть уважения к Евгении Александровне.

Как только он прошел к себе наверх, поднялась туда же и она.

— Никодим, — сказала она, — я хочу с тобою поговорить.

И совсем по-старушечьи стала ему рассказывать, что денежные дела их плохи, что она затеяла различные улучшения и нововведения в хозяйстве, начала каменные постройки, но должна все это бросить, так как у нее нет денег, или же придется заложить имение и что об этом следует переговорить с отцом.

— Что вы, мама, беспокоитесь, — усмехнулся Никодим, глядя в сторону, — я дам вам денег сколько угодно — их у меня много. Миллионы.

Мысли его были всецело заняты переменой, происшедшей в Евгении Александровне.

Потом, повернувшись к замолчавшей матери, он спросил:

— Мама! Ты знаешь госпожу NN?

— Как же, — сказала мать возбужденно, — она здесь жила месяц, дожидаясь тебя. А потом ушла к Феоктисту Селиверстовичу Лобачеву.

Последние слова были произнесены так, что Никодим пристально заглянул матери в глаза и подумал: "Что с тобою, голубушка? Почему тебе это так больно?"

Мать поднялась с кресла, в котором сидела, и добавила раздраженно и укоризненно:

— Уходя, она сказала мне, что не может жить без… мужчины.

— Неправда, — спокойно и твердо возразил Никодим, — она не могла так сказать, она иначе сказала — подумайте.

— Да, — виновато поправилась мать, — она сказала "без мужа". Я ошиблась.

— Это совсем другое, — заметил Никодим и добавил Бог с нею. Я никому не судья — тем более госпоже NN.

— Ты, может быть, на улицу пойдешь, сад и хозяйство посмотришь. Дождь, кажется, перестал, — сказала мать, желая переменить разговор.

— Пойду, — ответил ей Никодим и, поцеловав ее руку, сошел вниз.

На выходе его встретил Семен и сказал:

— Барин, а знаете, где тогда молния-то ударила? На Бабьей меже, у круглого камня. Говорят, ключ там открылся — девки с грибами бежали, так видели. Не хотите ли посмотреть сходить?

Бабья межа и была та самая на бугре.

— Хочу, — сказал Никодим.

Но тут снова начался ливень и лил-лил без конца, весь вечер. И весь вечер прошел оттого черным и невеселым и в природе, и в душе Никодима.

Только на утро, когда солнце снова ярко и тепло заблистало, Никодим вышел на двор и встретился с Семеном.

— Пойдем, Семен, на Бабью межу, посмотрим ключ, — предложил ему Никодим.

Повсюду сбегали бесчисленные ручейки от вчерашнего дождя и журчали-журчали. Бежал ручеек и по Бабьей меже, по бороздам, но не от дождя: ключ действительно там пробился — прозрачная вода веселой струйкой выходила из-под камня и бежала вниз, размывая землю, чтобы затем потеряться в кустах.

Никодим и Семен постояли, поглядели. "Как бы назвать этот ключ?" — подумал Никодим, но не подыскал названия, хотя оно и вертелось у него на языке.