Заряд был еще перед игрой зарыт в землю и завален всяким мусором и щебенкой. Провода протянуты в ров. Банка-батарея спрятана среди камней. Запыхавшиеся мальчишки с разбега попрыгали с невысокого каменистого обрыва.

— Никому не высовываться! — приказал Фрол (или генерал Тимофеев, или генерал Тимберс — как хотите). Взял в руки провода, встал на камень, выглянул наружу. — Враг приближается… Подпустим ближе… Огонь! — Он пригнулся и свел концы.

На пустыре громко ухнуло. Земля толкнулась. Над головами свистнули камни. Ребята повыскакивали из рва. Над землей стоял высокий дымный столб. От закатных лучей он казался рыжим. В отдалении кричала дурным голосом чья-то перепуганная взрывом коза.

Фрол стал прямо и вытянул шею.

— Генерал Лурмель убит, — строго и сумрачно сказал он. — Это был храбрый противник… — И Фрол приложил два пальца к своей рваной суконной шапке.

— А он по правде убит? — шепотом спросил Савушка.

— Да, — таким же шепотом отозвался Женя Славутский. — Только не сейчас, а давно, не бойся.

Фрол вытащил из-за пазухи пистолет и третий раз разрядил его в воздух (когда только успел зарядить?) Видимо, это был салют по храброму французу Лурмелю.

На этом сражение кончилось. Наши победили, и можно было расходиться по домам. Сразу все поскучнели. Дома всех ждали привычные заботы. А Фрола еще и крики матери, что «опять где-то цельный день болтался, байстрюк окаянный, вместо чтобы матери помочь» и что «вымахала орясина ростом с отца, а все ишшо с ребятишками скачет, как шалая коза с колючкой под хвостом»…

Коля пошел проводить Женю до лестницы, что вела вдоль стены Седьмого бастиона к рынку и Городскому оврагу. Поздно уже было, но сейчас, после недавней боевой горячки, Коля не чувствовал привычных опасений.

Женя тоже был доволен недавним сражением. Вроде бы вовсе мирный по характеру, а сегодня тоже развоевался. Он сказал:

— Хорошо поиграли, да?

— Хорошо. И рвануло здорово. Погромче того раза, на Четвертом… Жень, знаешь что?

— Что?

Коля сказал наполовину дурачась, а наполовину всерьез:

— Когда будем воевать в другой раз, ты возьми свой барабан. Под барабанный марш ходить в атаку не в пример веселее…

Женя принял это всерьез. И всерьез вздохнул:

— У меня уже нет барабана.

— А куда девался?

Женя быстро глянул на Колю и стал смотреть под ноги. Ответил с полуулыбкой:

— Подарил. Вместе с палочками…

— Кому?

Женя искоса взглянул опять.

— Ты не поверишь, наверно… Барабанщику… Тому саму, французскому…

— А! — засмеялся Коля. — Шутишь!

Женя вздохнул снова:

— А вот и не шучу… Я недавно шел из вечерней лавки, Лена посылала за солью, сумерки уже были… Я решил сократить дорогу, проскочить сквозь разбитый дом купца Шагаева. Прыгнул в окно, прошел к другому, смотрю, а он сидит на подоконнике. Я сразу понял, что это он, потому что мальчик вроде нас, но в мундире. Белые ремни крест-накрест и пуговицы в два ряда блестят… А волосы длинные, почти до плеч… Смотрит и молчит, глаза еле видны.. Ну, мне, по правде сказать, слегка страшновато стало…

«Слегка!… — ахнул про себя Коля. — Я бы умер на месте!.. Ох, да это ведь просто сказка. Женька придумывает, будто рисует картину…»

— И что дальше? — спросил он небрежно, хотя по спине уже гуляли сотни колючих мурашек. Бессовестный он, этот Славутский! Нашел время сочинять такие истории!

— Дальше?.. Мы смотрим друг на друга и молчим. Потом он говорит: «Здравствуй… Ты меня не бойся». Я говорю: «Здравствуй… Не нашел еще свой барабан?» Он головой покачал: «Не нашел… Теперь, наверно, никогда не найду. Так и буду маяться до конца времен». И вдруг заплакал. Тихонько так, почти незаметно… Знаешь, мне так жалко его стало… «Посиди здесь, — говорю, — не уходи, я сейчас…» Побежал домой, схватил барабан — и обратно… Прибегаю, а он сидит, ждет. Я ему протянул барабан: «Вот… Может, пригодится? Он не такой большой, как настоящий, зато палочки хорошие…» Видел бы ты, как он обрадовался! Схватил его, надел на плечо поскорее. «Самый подходящий! Спасибо, товарищ! Храни тебя Бог!» Махнул рукой и пропал…

— Как же ты с ним беседовал? — ослабевшим голосом спросил Коля. Не для того, чтобы уличить Славутского, а желая успокоить себя. — Ты не знаешь, французского, а он едва ли говорит по-нашему.

Женя сбил шаг.

— А ведь правда… Я и сам не понимаю, как… Но разговаривали! Вот как мы с тобой сейчас…

Конечно, это была Женькина сказка. Немного печальная и, если бы днем, то очень даже славная. Но сейчас, как всегда при мыслях о темных развалинах, стало Коле тошновато. А Женя, видать, не почуял его страха. Сказал: «Ну, до завтра», и запрыгал вниз по ступеням.

С верхней площадки лестницы Коля помахал Жене вслед и торопливо зашагал к дому.

Солнце к тому времени быстро свалилось в море, и закат раскинул в полнеба разноцветные перья. Прекрасный закат! Ну, прямо для какой-нибудь Женькиной картины!.. Только эта красота мало радовала Колю. Огненные перья стремительно тускнели, из переулков стекались лиловые сумерки.

Коля до сих пор не мог привыкнуть, как быстро здесь наступает после захода темнота. Над Петербургом зори всегда тянулись часами. А тут, у южного моря, несколько минут закатных красок — и сумрак!