Но Коля прыгал — такое было настроение.

Однако веселая прыгучесть не мешала ему привычным взглядам зацеплять на пути трофеи. Он поднял несколько зазубренных чугунных черепков (наверно, две бомбы столкнулись тут в полете). Выковырял из глиняных комков две пуговицы с номерами французских полков и плоский латунный значок с орлом и буквой N — то ли с форменной сумки, то ли с кивера. Бросил в холщовую сумку, что висела на плече.

Саша часто уходила вперед, теряясь в своем «растительном» платьице среди полыни. Потом нетерпеливо оглядывалась:

— Опять застрял из-за этих гудзиков! Разве мы затем пошли?

— Иду, иду!..

От Шестого бастиона до оконечности Карантинной бухты по прямой не более версты. Если бы нормальной дорогой, то и говорить не о чем. А по склонам и горкам, по ямам и буеракам, да еще с остановками — путь, конечно, не такой быстрый. Но за полчаса все равно добрались до синей гладкой воды. Здесь бухта загибалась запятой и была неширокой, шагов сто. У маленького мыса приткнулась к дощатому причалу двухмачтовая шхуна с убранными парусами. Еще одна шхуна втягивалась с моря в бухту: завозили на шлюпке вперед якорь и мотали канат на шпиль. «Кажется, это называется верпование», — вспомнил Коля.

На шхунах суетились матросы, а на берегу — ни души. Только стрекот стоял в нагретом воздухе — то ли цикады, то ли обычные кузнечики. Они прыгали среди желтого мелкоцветья, чиркали Колю по ногам сухими крылышками. Травы стало гораздо больше, и дорога сделалась легче. Даже тропинка обозначилась, она змеилась недалеко от берега по плоским заросшим буграм. Солнце теперь светило в затылок, грело спину и плечи сквозь успевший полинять матросский воротник. Впереди, на синеве открытого моря, солнечно желтели несколько зданий. К ним и вела тропинка. К ним и шагала Саша, поторапливая Колю. А он опять присел на корточки.

— Саша, смотри!

Это было растение — ну прямо из тропических стран! Мясистые овальные листики с колючками. Как с картинки в журнале «Земля и море».

— Это кактусы!

— Это «ведьмины пятки». — терпеливо сказала Саша. — Их тут много.

— Ну, пускай «пятки»! Все равно из породы кактусов. Значит здесь совсем южный край. Да?

— Да уж ясно, не Петербург… — Впервые в разговоре с Колей у Саши появилась нотка превосходства. Впрочем, чуть заметная и только на миг. — Ну, идем… Видишь там самый большой дом, недостроенный? Это здешний Владимирский собор, его сам царь закладывал, когда приезжал сюда.

— Да знаю я… А чего же до сих пор не достроили, если сам царь…

Саша вздохнула с житейским пониманием:

— Работа большая, а людей и денег мало… А внутри того собора знаешь что?

— Что?

— Стенки от храма, где крестился князь Владимир. Ну, тот, что Ясно Солнышко. От него пошла по Руси православная вера…

— Чего-о?

Коля читал, конечно, что киевский князь Владимир взял когда-то Корсунь (так в ту пору звали Херсонес), а после помирился с византийцами и крестился у них. А потом крестил все свое княжество. Но неужели здесь, в получасе ходьбы от Колиного дома?.. Да, Коля слышал, что собор закладывал сам император, но думал, что это в память об осаде, а про княжье крещение не слыхал.

— Не может такого быть, — сказал он уверенно.

— А вот и может! Нам отец Кирилл рассказывал… А иначе зачем бы такой громадный собор строили на этом месте? Недаром называется «Владимирский», так же, как в городе…

Собор, даже недостроенный, в самом деле был громаден. Издали не казался очень большим, но сейчас, когда шли к нему, он словно двигался навстречу и вырастал на глазах. Не было еще башни и купола, но светлые треугольные фронтоны с рельефными крестами возносились в синее поднебесье. Темнели ряды оконных арок. Храм казался постройкой античной древности.

Эта громадность и торжественность желтого от солнца строения быстро убедила Колю в правдивости Сашиного рассказа.

— А ты видела остатки того храма? Там, внутри…

— Два раза… Хочешь посмотреть?

— Еще бы! А нас пустят?

— Да там обычно нет никого.

Но на сей раз у храма были люди. Два господина с усиками, в сюртуках иностранного покроя, и две дамы в пестрых платьях, с кружевными зонтиками и лорнетами. Одна молоденькая и симпатичная, другая вроде сухопарой гувернантки, каких Коля немало видел в Петербурге. Он наметанным взглядом сразу определил — туристы. Скорей всего заграничные. В трех шагах от туристов почтительно топтался старый дядька в мятой матросской фуражке — ясное дело, сторож. К нему-то и шагнула Саша, сказала безбоязненно и звонко:

— Дяденька, можно зайти в храм? Мальчик недавно приехал, хочет посмотреть.

Пока «дяденька» соображал и скреб затылок под сдвинутой на лоб бескозыркой, девушка весело спросила по-французски:

— О чем просят эти дети?

— Хотят побывать там, где только что были мы, мадемуазель, — учтиво сообщил один из господ.

«Гувернантка» подняла лорнет.

— О! Я вижу, юные аборигены здесь не лишены стихийного религиозного чувства…

«Ах ты карга парижская!..»

Тщательно следя за выговором, Коля учтиво произнес: