Юлька вдруг остановился.

– Женька, смотри!

Что-то двигалось по лестнице.

Что?

Я пригляделся и понял, что теперь – конец. На нас катился по ступеням громадный каменный цилиндр. Жернов или каток. Он занимал всю ширину лестницы, и там, где его края чиркали о гранит, взвивались клубки каменной пыли.

Я кинулся назад, хотя знал, что все равно не спасусь… Но Юлька схватил меня за руку, рванул вверх. Вверх, вверх! Я ничего не понимал, но у Юльки появилась громадная сила. Он тащил меня навстречу смерти, которая летела к нам со скоростью поезда!

И когда этот каменный ужас повис над нами, Юлька отчаянно толкнул меня к стене. Я спиной влетел в маленькую нишу. И сразу наступила темнота.

Это край каменного катка отгородил меня от всего мира.

Сколько продолжался мрак? Наверно, долю секунды. Но в этот черный миг я успел пережить такую тоску, такую жалость к погибшему на ступенях Юльке… И теперь мне кажется, что я провел там, в непроглядной темноте, несколько часов.

…А когда круглый камень пронесся и в меня ударил свет, я увидел невредимого Юльку. Он сжался в такой же, как моя, нише, напротив меня.

Мы посмотрела друг на друга, вздохнули и оба начали смеяться. Все громче, громче! И никак не могли остановиться. Но это не был какой-нибудь там нервный смех или истерика. Мы смеялись от радости. Много было позади несчастий, много крови и слез, но могло быть в тысячу раз хуже, если бы Юлька не втолкнул меня в укрытие и не спрятался сам. А сейчас мы были снова вдвоем, невредимые, и у нас была надежда…

Мы взялись за руки и двинулись дальше. Идти стало еще труднее. Каменный вал разрушил мягкий мрамор ступеней: кое-где раздробил их в щебень, а местами истолок в пыль. Белый порошок до колен покрыл наши коричневые ноги, припудрил все царапины и ссадины. И я вдруг вспомнил пионерский парад девятнадцатого мая. Как мы, горнисты, в белых гольфах, желтой юнармейской форме и красных пилотках стояли впереди дружинного строя и готовились заиграть сигнал “Слушайте все”… Неужели этого больше никогда не будет?

Будет! Прорвемся!

Я стиснул Юлькину руку, обогнал его, потянул за собой. Он понял меня, хотя, конечно, думал о своем. Улыбнулся и сказал:

– Ничего, дотянем. Только не надо зевать.

Да, в самом деле. Может быть, впереди еще немало всяких ловушек.

Я проговорил сквозь зубы:

– Кому-то, видать, не хотелось, чтобы мы поднялись по этой лестнице.

– А раз им не хотелось – надо подняться, – тяжело дыша, сказал Юлька.

И мы поднялись.

Перед нами открылось поле, желтое от множества цветов. Они, как бабочки, качались на верхушках высокой травы. А трава гнулась под юго-западным ветром.

И ветер гнал в ярко-синем небе маленькие белые облака.

Этот солнечный простор после гранитной щели показался мне таким радостным, что я подумал: “Самое трудное, наверно, позади…”

И кажется, Юлька подумал так же.

На краю каменной площадки, где кончилась лестница, лежал валун. Сверху в нем было выбито большое углубление – как чаша. В этой чаше синела вода. Может быть, осталась от дождя, а может быть, там бил родничок.

Мы напились холодной вкусной воды, а ветер, плотный, но ласковый, будто сдул с нас усталость. Он подталкивал нас в спину, торопил.

И мы пошли на северо-восток. Через высокую траву с цветами-бабочками. Они осторожно трогали нас за локти. Идти было легко, земля оказалась очень твердой. Наконец мы поняли: это выложенная каменными плитками и затерявшаяся в травяных стеблях тропа.

– Ну что же, тропа так тропа. Тем лучше.

Мы шли, наверно, минут двадцать. Тихо и спокойно было на плоскогорье. Пусто. Я чувствовал, что на Плато нет никого, кроме нас.

И мне даже больно стало от страха, когда я увидел людей!

Юлька их тоже увидел.

Мы присели в траве. Я взял в ладонь свой деревянный кинжал. Мы стали ждать.

Люди были очень далеко. Они, видимо, отдыхали на невысоком пригорке. Сколько их там, я не мог разглядеть. Двое или трое… Лишь у одного четко видны были голова и плечи на фоне чистого неба.

Мы долго ждали. Однако люди ни разу не шевельнулись. Будто заколдовал их кто-то…

Юлька медленно встал. Я испуганно посмотрел на него, но он улыбнулся.

– Они не живые. Это, наверно, та скульптура…

В самом деле! Как я не догадался?

Скульптура была ближе, чем казалось вначале. Мы ведь думали сперва, что там взрослые люди, а это были мальчишки – в свой натуральный рост. Они словно присели ненадолго на верхушке плоского каменного холмика.

Недалеко от этого холмика трава кончилась, и мы вышли на площадку, выложенную обширными серыми плитами. Отдельные стебли росли из трещин среди плит, но не закрывали пригорок.

Я пригляделся и вздрогнул. Это был не просто каменный пригорок. Это оказался вырубленный из обломков скал громадный спрут.