— Это до какой же?

— До той, когда все эти ваши «силовые ведомства» будут объявлены преступными организациями. Как в свое время СС, СД и СА.

— Илья! — мама привстала.

— Да ладно, пусть выговорится, — махнул рукой Будимов. — Ты, Илья, только в другом месте этого не скажи.

— А я уже сказал.

— Где?

— В машине. Этому мордастому сержанту…

— Ну, ему-то что! Он утрется… А ты все же не забывай, что и отец твой был милиционером.

— Был да перестал… как раз поэтому.

— В общем-то да… И ты, Илья Сергеевич, достойный наследник своего папы. Он всю жизнь кидался в бой за идеи, без щита и забрала…

— И потому у него не открылся парашют. Да? — негромко, но со звоном сказал Илья. И ушел назад, за дверь. Будимов странно дернулся и приоткрыл рот. Мама уронила вдоль стула руки.

Потом она провожала Будимова, извинялась за Илью и была совсем не такая, как в начале разговора. Виноватая и суетливая (мне даже обидно сделалось). Вернувшись в большую комнату, мама принялась неуверенно ругать Илью. Как, мол, он так мог вести себя с Виктором Викторовичем, который по сути дела спас его…

Илья огрызался из «детской»:

— Потому что он такой же, как они. И спас по знакомству, а не ради справедливости… Ты посмотри, мы живем как в оккупированной стране. На каждом углу эти, обвешаны дубинками, наручниками, рациями, пистолетами, как новогодние елки игрушками. Сирены их воют на улицах без умолку. А какой прок? Хоть одно заказное убийство раскрыто? Валютчики нагло торчат на каждом углу, наркотиками торгуют в любом квартале, бандюги открыто разъезжают на мерседесах, а они с ними за ручку здороваются! Даже в «Криминальной панораме» это показывали… А ты знаешь, как их следователи выбивают показания? Слышала, что такое «слоники» и «ласточки»?..

Мама наконец не выдержала, закричала:

— Где же ты раньше-то был?! Почему не возмущался?! Потому что до нынешнего дня лично тебя это не касалось?!

Илья помолчал в детской и ответил неторопливо, даже с расстановкой:

— Нет, почему же? Я возмущался. Просто ты не обращала внимания. А кроме того… да, ты права. Я знал все это теоретически, а теперь испытал на своей шкуре. В этом есть свой плюс, практический опыт незаменим…

— Ты болтун! Что за глупость ты брякнул насчет парашюта! Виктор Викторович… он еле на ногах устоял от обиды.

— Переживет… — хмыкнул Илья. Мама собралась возмущаться снова, но раздался звонок.

Это пришел дядя Костя.

Я поняла, что разговор теперь пойдет по новому кругу, и ушла к себе, задернула занавес. Разговор и правда состоялся, но не такой, как я ждала. Мама в нем почти не участвовала. А Илья и дядя Костя пришли в «детскую» и сели у стола с зажженной лампой. Я их не видела, но голоса слышала прекрасно. Только ничего не понимала: брат и дядя Костя говорили по-немецки. Они спокойно так говорили, даже посмеивались иногда, и я тоже успокоилась. Мне показалось, что дядя Костя нашел для Ильи нужные доводы, сумел «привести мальчика в нормальное состояние». Под конец дядя Костя даже сказал:

— Ладно… «Нихт шиссен», как говорили «дойче зольдатен», когда начинали понимать, что пора прекращать мировую войну… — Это была любимая дяди-Костина поговорка.

О том, что случилось на следующий день, мама говорила: «Уму непостижимо!..»

Оказалось, что после уроков Илья встретился с дядей Костей и они вдвоем пошли в седьмое отделение. Дежурный их остановить не решился (полковник идет, в форме). Они вошли в тот самый кабинет, там было несколько милиционеров и среди них (вот удача-то) старший сержант Панкратьев. Дядя Костя спросил у Ильи, для уточнения:

— Вельхер? — (то есть «который?»)

— Дизэр, — Илья подбородком показал на Мордастого. («Этот».)

— Зер гут, — сказал дядя Костя (что не требует перевода). — Пока уходим. Теперь как у Гамлета в переводе Пастернака: «Дальнейшее — молчанье».

И они ушли под недоуменное молчание милицейских чинов.

Видимо, дяде Косте не составило труда узнать домашний адрес старшего сержанта Панкратьева. Вечером он пришел к Мордастому домой, позвонил у двери на третьем этаже. Панкратьев открыл сам. Дядя Костя (деликатный, сдержанный и — когда без погон — похожий на учителя истории) сгреб Панкратьева за грудь, выдернул в коридор и дал про морде. Раз, второй. Швырнул его в угол. Мордастый заверещал и стал выдергивать из брючного кармана пистолет. Дядя Костя дождался, когда он выдернет, выбил пистолет ногой, вынул из него обойму, выщелкал на ладонь патроны и кинул их в открытую дверь квартиры. Туда же бросил пустой магазин и разобранный в две секунды пистолет. Затем снова сгреб Мордастого и последним ударом отправил его вслед за пистолетом.

После этого дядя Костя отряхнул о пальто ладони и пошел вниз по лестнице. В квартире вопили Панкратьев и какая-то женщина. Никто, однако, за дядей Костей не бросился…

(Илья мне говорил потом, что у Мордастого не полагалось быть пистолету, милицейским сотрудникам запрещено держать оружие дома. Однако пистолет был. Может, Мордастый носил его с собой вопреки инструкции, а может, собирался на какое-то «боевое задание». Хорошо, что у дяди Кости афганский опыт…)

Конечно, старший сержант Панкратьев запомнил дядю Костю. Поднялся шум, на полковника К.П.Ерохина пошел рапорт по месту службы, в штаб дивизии. Однако товарищи и ближнее начальство дяде Косте сочувствовали. К тому же во время скандала Мордастый был не «при исполнении», дядя Костя к нему пришел тоже без формы. Так что случай этот можно было рассматривать лишь как «столкновение на почве личной неприязни».