В школу мне ужасно не хотелось. Ну, первый день — еще ладно. Речи, встречи, цветы, улыбки. Наша Липа — Пять Колец ходила с благосклонным лицом и всем говорила «моя хорошая», «мой хороший» (даже Левке Дубову по прозвищу Пень — видимо машинально).

А потом начался «учебный процесс». И уроков выше головы, и всякие «радости общения» с педагогами. Особенно с Олимпиадой. Она невзлюбила меня еще в прошлом году, из-за одной-единственной запятой.

Дело было так. Олимпиада задала нам сочинение на тему «Прогулки по городу». Ну, дело не хитрое, я написала, будто иду по улице Гоголя через Театральную площадь, потом по мосту через Таволгу и дальше, к Рябиновому бульвару. Конечно, о всяких встречных людях, о сосульках, о весенних воробушках, о картинах, что продают художники на бульваре…

Через неделю наша Пять Колец раздала проверенные тетради, я смотрю — четверка. Это за сочинение-то? Не алгебра же! В чем дело? Оказывается, у меня лишняя запятая. В предложении: «А на старинном здании Управления таможни полощется флаг, он похож на флаг кораблей пограничной службы — зеленый с косым, андреевским крестом». Я конечно сразу вопрос: «Почему запятая после «с косым» не нужна?»

— Ты, Мезенцева, перечти учебник! Это не однородные прилагательные, они запятой не разделяются!

— Как же не разделяются? Здесь же уточнение! «Косым», а потом еще «андреевским»! Иначе получится, что бывают и другие, не косые андреевские кресты!

— А их не бывает?

— Представьте себе, нет!

— Тогда вообще зачем слово «косым»? Оно лишнее.

— Оно не лишнее, потому что не каждый знает, что такое «андреевский крест».

— Да! Например, такой темный человек, как я!

— Я не сказала, что вы темный человек. Но запятая-то нужна.

— А я считаю, что нет! Если недовольна, иди жалуйся завучу!

К завучу я не пошла (ненормальная, что ли?), но пошла к директору Якову Николаевичу. Он преподавал русский старшеклассникам и руководил литературным кружком, в который я одно время ходила. Яков Николаевич послушал, прочитал, поскреб седую бородку.

— Ладно, Мезенцева, иди пока… Тетрадку оставь…

На следующий день в начале урока Олимпиада молча кинула мне тетрадь на парту. Запятая в ней была «реставрирована» толстым красным фломастером, но четверка на пятерку не исправлена, а рядом с ней алела большущая надпись: «Ненужное многословие, неоправданные «красоты» стиля!»

Ну и ладно! Своего я все же добилась. А Пять Колец с той поры все свои речи начинала словами: «Конечно, я не такой эрудит, как Евгения Мезенцева, но скажу что…»

Правда в этом учебном году она улыбалась мне, как и остальным.

Но не долго…

Класс у нас какой-то пестрый. Недружный. Наверно, потому, что очень разные люди. Скажем, Левка Пень (пень пнём!) и маленький музыкант по прозвищу Ласковый Май (настоящее имя — Март, Мартик) — что общего? Или вечный призер математических олимпиад Вадик Светличный и тип из компании «тёртых» Федька Булыскин — Синий Буль (или просто Синий, или чаще всего просто Буль)?

Среди девчонок тоже особой дружбы никогда не наблюдалось. У меня вообще-то со всеми в классе были нормальные отношения, однако по настоящему дружили мы втроем: Люка Минтаева, Кристина Брусницына и я. Но в прошлом году Кристинка уехала в Самару, остались мы вдвоем.

Мальчишки иногда поддразнивали меня за мой рост, но необидно. Только Синий Буль меня не любил по-настоящему — за то, что я отлупила его в третьем классе. Придумал мне кличку «Лосиха» (как после этого было не подружиться с Лосенком?) Никто эту кличку не поддерживал, но Буль меня никак иначе не называл.

Был он не самый рослый в классе, но крепкий. И с особым «уголовным» взглядом из-под набыченного лба. А губы всегда шевелящиеся, мокрые и розовые, как дождевые черви. Впрочем, некоторым девчонкам Буль нравился. Даже после того, как в прошлом году крепко подзалетел со своими дружками, когда в школе наконец «распотрошили» рэкетирскую компанию.

Оказывается, в эту банду входила куча народа! Самые старшие из одиннадцатого, а младшие — аж из третьего. Они обложили данью чуть не половину ребят и трясли с них немалые деньги. Но наконец дело дало сбой. Рэкетиры «наехали» на новичка-восьмиклассника, а его папа оказался крупный милицейский чин. Уж за своих-то милиция всегда готова заступиться, началась «раскрутка». Трое самых старших чуть не загремели в колонию, но потом их родители, видать, «распоясали кошельки». Про Буля девчонки шепотом говорили, что ему «светит спецшкола», и вздыхали. Олимпиада закатывала глаза и вопрошала: «Достукался, голубчик?»

Но Синий Буль ни до чего не достукался, только притих на время, потом стал вести себя как раньше.

Ему нравилось изводить тех, кто послабее и боязливее. Правда, самых тихих, вроде Мартика, он не трогал, нет интереса, а многих других донимал по очереди. Не то чтобы бил по-настоящему, а «доставал» — тычками, придирками, всякими похабными насмешками. И никто не решался дать сдачи. «У него же «крыша»! Дружки «тёртые»!

Я, глядя на это, несколько раз говорила: «Буль, доиграешься…» А он: «Заткнись, Лосиха! Вмажу по сопатке — соплями умоешься!» Ладно, я терпела до поры, до того сентябрьского дня, когда он полез к Стаканчику.