Шрифт:
— На снег старайтесь не ступать, чтобы не было следов.
Снег лежал отдельными светлыми лоскутами на черной земле. Мы пошли за Пашкой, обходя эти лоскуты.
Оказалось, что мы в дальнем конце парка, позади низкого кирпичного здания, в котором когда-то находились барские конюшни. Один край здания был разрушен, и в яме у развалившейся стены как раз и была решетка — за крепкими, как железо, стеблями сухого репейника.
Пашка повел нас не к центральным воротам, а к чугунной изгороди, что выходила на улицу Рылеева. В изгороди был выломан фигурный стержень, мы вылезли в щель. На улице было пусто, светил фонарь, сквозь его лучи сыпался снежок. На ближней остановке мы сели в автобус, вышли на улице Грибоедова и довели молчаливого Томчика до самых дверей его квартиры на четвертом этаже блочной пятиэтажки. Пашка серьезно так, без всякой нарочитости, пожал ему руку.
— Держись, Том. Все идет, как надо.
— Ладно, — вздохнул Томчик.
Я тоже подержала в пальцах его очень теплую ладонь. Томчик позвонил в дверь, а мы заспешили вниз.
На улице Пашка сказал:
— Я не соврал, я правда боялся стрелять, когда мне было восемь лет. Но отцу в голову не приходило заставлять меня вот так…
Пашкины отец и мать были геологи. Я знала, что он не раз бывал с ними в летних экспедициях и на базах. Не ради романтики, а просто не с кем его было оставлять. «Есть еще бабка, — рассказывал Пашка, — но она человек такой… долго с ней не уживешься. И с родителями, и со мной у нее отношения непростые… Хотя лекарствами снабжает охотно, за это ей спасибо!»
Пашка проводил меня до подъезда.
Я думала, мама опять начнет речь о позднем возвращении, но она только сказала:
— Наконец-то…
Была мама чем-то расстроена. Илья оказался дома и тоже пребывал в мрачности. От него-то я и узнала причину. Оказалось, что опять начались квартирные неприятности. И теперь адвокаты уже не обещали полного успеха в судебной тяжбе. «Потому что, видите ли, дом должны поставить на капитальный ремонт, а вам предлагают временное отселение. А для временного никто не обязан предоставлять равноценную площадь…»
— А когда эта «временность» кончится, нам конечно скажут: на прежнюю квартиру не имеете права. Опять все та же причина: жилплощадь ведомственная, а капитан Мезенцев уже не служил в МВД, когда погиб… И попробуй тогда въехать обратно! Штурмом, что ли брать? Поселят тут какого-нибудь Панкратьева…
Папа действительно ушел из милиции за полгода до гибели. Вернее, ушел из ГАИ. Месяца три проработал в милицейской газете «На страже порядка», а потом уволился и оттуда, перешел в «Городские голоса».
— А почему он в «На страже…»-то не стал работать? — спросила я Илью.
— А все потому же…
— Почему?
— Ну, я же тебе, Женька, объяснял. Видимо, он начал копать какие-то случаи со злоупотреблениями больших чинов. Взятки там, подложные документы и все такое… Ему стали грозить, следили. Компьютер его проверяли тайком… Даже к мне подъезжали после похорон: «Мальчик, ты не знаешь, нет ли у вас дома каких-нибудь папиных дискет?» А дискет не было… А может, и была какая-то тайная дискета, но папа спрятал ее очень далеко, никому не найти…
Затем Илья сказал уже иначе, с дурашливой ноткой:
— А ты слышала, к нам летит на большой скорости еще один поганый космический объект. Черная дыра под номером… тьфу, забыл. Неважно… В общем она мчится и пожирает попавшиеся на пути звездные системы. Наше Солнце с планетами для нее — раз облизнуться… Правда приблизится она не так скоро, как астероид, через двести двадцать миллионов лет…
— Успеем еще обсудить детали, — буркнула я.
А когда легла спасть, стала думать: почему все так скверно? Из дома гонят, из Дворца гонят… Может, скоро вообще погонят с планеты? И тогда что? Головой в ту черную дыру?
Но за грустными мыслями, поглубже, шевелилось и хорошее. Память о том, как храбрый Паша вел нас тайным подземным путем. Его история про выброшенный револьвер («Нихт шиссен!»). И Томчик с его беззащитной доверчивостью… И запах снега, и яркие звезды…
Операция «Грусть»
Прямо на площадь ребята вытащили усилитель и динамики. Человек пять встали с гитарами и аккордеоном, а человек двадцать просто так — хор. Это и были девчата и мальчишки из дворцового хора. И, кажется, еще из эстрадных «Утят». Они очень дружно пели:
Едет, едет ППЦ С гордой миной на лице. Скоро будет он хозяин В Арамеевском дворце! Крах терпел он много раз: Дал пинка ему Кавказ, И в реформе он военной Выше копчика увяз! Но теперь — гляди любой! — Он ужасно горд собой. С целой тыщей ребятишек Трудный выиграл он бой!Чтобы никто не путался в словах и мог подпевать, слова эти были написаны на двухметровом плакате, поднятом над головами.