Шрифт:
— Радиостанция нашего производства, — заметил Богунов, — или в бою взяли трофеем, или еще чего…
— Купили у какого-нибудь начальника склада, — хмыкнул Матиевский.
Шульгин хмуро толкнул радиостанцию носком сапога.
— Еще был автомат, ребята. Ищите этот ствол. Он у него должен быть тепленьким. Чуть нас в гроб не вогнал. Скорее всего, припрятан где-то по дороге. Решил, видно, прикинуться мирным дехканином…
— Ага, — кивнул Богунов. — Это у них любимый трюк, товарищ лейтенант. Автомат бросил в канаву, взял в руки хворостинку и уже, пожалуйста, пастух, разлюли-малина… Только нас не купишь…
Автомат обнаружили в соседнем дворе под кучей хвороста. Старшина смахнул с него пыль, потрогал теплый ствол и с удовольствием погладил по ствольной коробке.
— Слава Богу, одним стволом стало меньше у душман.
Он повертел автомат в руках.
— Тоже ведь нашего производства, вот ведь кренделя… Советский автомат. Почти что новенький. Вот и номер выбит..
Булочка пригляделся к цифрам и присвистнул:
— Мать моя, женщина… Глазам своим не верю…
— Что такое, товарищ прапорщик?
— Докладывай, старшина!
Шульгин тоже склонился над выбитым номером.
— Это же мой автомат, чтоб мне сдохнуть, — воскликнул Булочка. — То есть, был моим. Честное пионерское! Я же сначала был назначен начальником склада. Принял продовольственный склад, получил этот автомат, расписался в журнале у зама по вооружению вот за этот самый номер… Он легкий такой: шестью пять, шестью пять, три нуля… чтоб меня разорвало, если вру…
Булочка взволнованно потер лоб.
— Мой это автомат! Был моим… Это точно! Я потом сдал этот автомат сменщику под роспись. Прапорщику Левченко. Он теперь начальник склада вместо меня. Я же сам рапорт подал, чтобы меня перевели в рейдовую роту. Чего мне делать на складе? Вот меня и перевели в пятую роту старшиной. А автомат перешел к Левченко. Вот так номер: шестью пять, шестью пять, три нуля…
— Да уж, — покачал головой Шульгин, — полно загадок на этой операции. Хорошо, что появился у нас подсказчик…
Он кивнул на связанного афганца.
— Надеюсь, развяжется у него язык…
Подъем к посадочной площадке, как и предсказывал Орлов, оказался нелегким. Пленный афганец в сопровождении Булочки поднимался наверх, уныло шаркая ногами. Он угрюмо оглядывался по сторонам и, порою, злорадная усмешка перекашивала его скуластое лицо. Вдоль тропы лежали солдаты. В неудобных позах, где щекой прямо в грязь, с безвольно вывернутыми руками, где и вовсе поперек тропы. И афганец перешагивал через брошенное оружие, через безвольные неподвижные тела, с презрением дергая уголками губ.
— Хватит корчить рожи… Э-эй, ты, контра, афгано твою… — недовольно прикрикивал сзади Богунов. — Брось, гаденыш, эти ухмылки.
Афганец дергал бровями.
Косая усмешка пробегала по лицу тенью.
— Вот же козел безрогий! — Богунов хлюпал разбитым носом. — Навешать бы на тебя килограмм сорок, погонять по горам без пайка, как худую свинью. У тебя бы позвоночник в трусы высыпался. Тоже мне, горец хренов…
Переданный под конвой старшине, афганец вскоре оторвался от прикрытия, прошел хвост колонны, исчез за каменными горбами.
Шульгин принялся тормошить лежащих солдат.
Матиевский и Богунов тоже засучили рукава.
Они подхватывали упавших солдат за руки.
Рывком ставили на ноги.
Поддавали коленом в чувствительное место, рычали в барабанные перепонки.
— В гробу будешь спать. В белых тапочках… С вур-р-далаками…
— Спички в глаза вставь. Протри зрачки уксусом…
— Смажь ж… скипидаром. Это тебя взбодрит…
Многие после такой неожиданной встряски вставали на ноги и сонно шагали по тропе, прикрыв глаза. Некоторые сопротивлялись, отталкивали от себя грубоватых товарищей. Вяло пинались, лениво отмахивались едва сжатыми кулаками. Кто-то, не раскрывая глаз, бормотал сквозь зубы:
— Ненормальные, что ли… Чтоб вас засыпало. Глиноземом… Метра на три… Раскаркались, как эти-и…
Правда, заметив Шульгина, многие виновато щурились, пожимали плечами и вставали на колени, покачиваясь из стороны в сторону. Попадались и вовсе бесчувственные тела. Матиевский и Богунов плескали таким в лицо водой, шлепали ладошками по щекам, стреляли из автомата над ухом, трясли за грудки — ничего не менялось в выражении спящих лиц. Губки топорщились по-детски доверчиво и невинно. И только между бровей появлялась едва заметная недовольная складка.
Возле таких бесчувственных тел задерживались надолго. Шульгин выбирал позицию и держал на прицеле пройденную тропу. Матиевский доставал лепешки из вещмешка, цеплял ложкой кусочки пахучей тушенки.
— Жрите, доходяги… Двигайте челюстями… Жуйте… Извините, братцы, что кормим без слюнявчика…
Богунов пробил патроном банку сгущенного молока. Липкая струйка лилась через край. Безнадежным разжимали челюсти, вталкивали в рот по кусочку галет, поливали сверху сгущенкой. Солдаты, не раскрывая глаз, судорожно клацали зубами, вздрагивали. Челюсти начинали двигаться быстро. Острые кадыки дрожали, ходили под тонкой кожей ходуном.